— Садись. Давай поговорим.
Пакс села, прислонившись спиной к какому-то дереву, он же расположился напротив нее на земле.
— Паксенаррион, по-моему, ты набралась сил с тех пор, как пришла ко мне. Заметила ты это?
— Да, конечно. — Пакс даже покраснела. — Мне кажется, я слишком много ем.
— Вовсе нет. Ты была настолько исхудавшей, что даже сейчас тебе еще нужно набрать вес. Но согласись, в тот день, когда ты пришла ко мне, ты бы не выдержала вчерашнего разговора.
— Но ведь это относится к душе, к разуму. Колдун презрительно фыркнул:
— Паксенаррион, твое тело связано с твоей душой гораздо крепче, чем улитка привязана к своему домику. Если ты расколешь раковину, выживет ли без нее улитка?
— Нет, но…
— Великое Дерево! Нашла повод спорить со мной. — Киакдан рассмеялся, а затем снова стал серьезным. — В тот день, когда я увидел тебя, ты мне не сказала, каким образом ты собиралась расстаться с жизнью. Может быть, ты сама об этом и не думала, но мне было ясно, что от смерти тебя отделяло совсем немногое. Причина? Сейчас это неважно. Не надо было быть колдуном, чтобы с первого взгляда понять: досталось тебе изрядно. Ты была слаба, худа, как щепка. Я начал с того, что лечится проще: хорошая еда, сон, отдых — все это лечит многие раны тела, да и души. Ты помнишь, как ты боялась всего — даже кролика, выскочившего неожиданно на тропинку, по которой ты шла ко мне? Разве сейчас ты такая же?
— Нет… Во всяком случае, здесь, в этом лесу, я уже другая. Но я не знаю, что будет со мной, когда я выйду отсюда. — Пакс попыталась представить себе это, представить, как она идет где-нибудь по городской улице, и обнаружила, что панический ужас, охватывавший ее при этой мысли раньше, куда-то исчез. — По крайней мере, я могу думать о том, чтобы оказаться где-то еще, — задумчиво сказала она.
— Уже неплохо. Твое тело начало выздоравливать. А раз так, то настанет черед и душе, и разуму.
— По-моему, вы сказали, что раны придется лечить долго.
— Да, так и есть. И лечение опять потребует от тебя сил. Вот почему я решил дать тебе время отдохнуть. Пойми, Паксенаррион: самое важное в лечении — это выбрать нужный момент. Не забывай еще и о том, что сначала мне пришлось заслужить твое доверие, чтобы, по крайней мере, та боль, которую я причиню тебе в момент лечения, не ввергла бы тебя в панику. Затем нужно было дать еде и отдыху время, чтобы они вылечили то, к чему непричастно колдовство. И если заколдованные раны пока не затянулись, то в остальном твое тело стало намного сильнее и крепче. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Не совсем. Я вот подумала: а разве еда и отдых не могли бы излечить…
— Излечить тебя совсем? В обычных случаях это возможно. Но те, кто заколдовал тебя, обладают немалыми черными силами. Как правило, их бывает более чем достаточно, чтобы угасить стремление к жизни в любом человеке. Эта колдовская отрава вытягивает из тебя силы и будет вытягивать до тех пор, пока мы не изгоним ее. И пока твое тело не очистится, душа твоя тоже будет нести в себе этот яд.
— Понятно.
— А теперь ты боишься узнать, что же потребуется для того, чтобы я смог излечить тебя, — глядя ей в глаза, сказал киакдан.
— Да. Дело в том, что я… однажды мне уже пришлось пройти через это, и мне сказали, что все дело во мне, в моей Душе, что зло проникло в нее и поселилось там и что пришло время выкорчевать его с корнем. И вот теперь вы…
— Ну-ну, успокойся. Я, по крайней мере, смогу тебе показать, что собираюсь сделать. Вот посмотри на этот рубец У тебя на руке — тот, который так болел в тот вечер.
Пакс быстро закатала рукав и увидела, что рубец, который сильно распух на следующее после лечения утро, превратился в тонкую розовую полоску. Нажав на него пальцем, она обнаружила, что и жгучая боль куда-то пропала.
— Он что, действительно затянется и заживет?
— Да, через несколько дней он станет бледным, как твои старые шрамы. Применять более сильнодействующие и быстрые методы после того, что с тобой сделали, я не решился.
— А остальные шрамы?
— Разве ты не помнишь, как больно тебе было, когда я лечил этот? Едва ли не так же больно, как когда тебе нанесли эту рану. Вспомнила?
Пакс кивнула.
— А шрамов таких у тебя по всему телу хватает. Попытаться исцелить их все сразу было бы слишком рискованно. Нет, можно было бы тебя усыпить и лечить во сне, но тут возникает вопрос о твоем разуме. Если в твоей душе по-прежнему сохранилось желание умереть, я бы мог не заметить и упустить тебя, пока занимался лечением. Уследить и за телом, и за душой одновременно мне не под силу. Поэтому, прежде чем приступить к решающему этапу исцеления, я предпочел бы заручиться поддержкой не только твоего тела, но и твоего разума. Может быть, мне следовало призвать на помощь другого киакдана, или колдунов-эльфов, или того же маршала Кедфера, но пока я не понял, в чем причина твоих страданий, я не считал себя вправе поступить так.
— Но мои раны — вы ведь можете излечить их? — не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла Пакс.
— Да.
— А остальное? Ну, то, что заставляет меня страдать?
— Я не уверен. Думаю, заколдованные раны настолько измотали и ослабили тебя, что даже без вмешательства Верховного Маршала в твой разум рано или поздно они сгубили бы тебя. Честно говоря, я не знаю наверняка, что именно делала с тобой Верховный Маршал. Но любое средство, способное выжечь глубоко поселившееся в душе человека зло, скорее всего, окажет сильное воздействие и на другие стороны его души. Зло растекается по телу и душе, как чернила по воде, покрывая пятнами все, к чему оно прикасается. Твоему телу снова изрядно досталось. Ты же сама рассказывала мне, как после лечения Верховного Маршала ты поначалу даже не могла ходить. Вот почему я надеюсь, что, излечив твое тело, я смогу подобраться ближе к исцелению твоей души. Вернется ли к тебе утраченная храбрость — этого я казать не могу. Тем не менее нельзя отрицать, что выглядеть ты стала гораздо лучше, дела твои пошли на поправку, и это вселяет в меня надежду.
Пакс, глядя перед собой в землю, сказала:
— Мне все равно страшно. Нет, я боюсь не боли. Сильнее она или слабее — это не так важно. Я боюсь чего-то другого.
— Я понимаю. Я бы мог лечить твои рубцы один за другим через некоторые промежутки времени. Такое лечение заняло бы много месяцев. А кроме того, я должен тебя предупредить, что зло, изгоняемое постепенно, сопротивляется намного более ожесточенно. У него имеется время, чтобы собраться с силами. Поэтому каждый следующий шаг излечения будет даваться большей болью, чем предыдущий. И решиться на это без твоего согласия значит обрушить чрезмерную, невыносимую нагрузку на твой измученный разум. Вот почему я ждал. Ждал и надеялся, что ты все-таки сможешь проникнуться ко мне доверием.
— Сколько времени займет лечение?
— Если взяться за все сразу, то мне понадобится по меньшей мере день, чтобы подготовиться самому. Ты проведешь этот день в доме, взаперти, я же должен буду собраться с силами и с мыслями. Практически все нужные мне травы и снадобья у меня есть. То, чего не хватает, я смогу собрать сегодня. Затем два, может быть, три дня на само лечение. Точнее я сказать не могу до тех пор, пока не посмотрю, не прочувствую каждую твою рану. И не забудь: в первые дни после лечения ты будешь очень слаба, но на этот раз силы вернутся к тебе гораздо быстрее.
— Во время лечения я буду спать?
— Во время самого лечения — да. Во всяком случае, я бы очень рекомендовал тебе это. Даже если бы ты захотела вытерпеть всю эту боль бодрствуя — твоя реакция, а попросту говоря, твои крики и стоны могут отвлечь меня от этого важного дела, требующего предельной концентрации.
— Я бы хотела… — сказала Пакс и вдруг замолчала. Перейдя дыхание, она решительно произнесла:
— Я хочу, чтобы вы исцелили меня. Всю сразу. Это мое окончательное решение. А кроме того, мне кажется, у меня нет выбора.
Киакдан негромко возразил:
— Ты не права. Не в моих правилах навязывать добро ему бы то ни было. У всех должен оставаться выбор. Я ни к чему не принуждаю ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Мы, киакданы, изучаем их, но вовсе не для того, чтобы менять их привычки или повадки. А уж что касается людей, то у них всегда должна оставаться свобода выбора.