– Нам надо пополнить запас провизии, – заявил Вадд. – Кто пойдет?
В небе, среди надутых туч, которые казалось вот-вот готовы лопнуть, сверкнула молния, и громом отозвалась где-то вдалеке.
– Давайте вместе пойдем, – сказал Красс, – Я тоже что-нибудь возьму.
– А магазин уже открыт?
– Для нас – да. Учитель договорился. Сухарей купим, тетя Мальва вроде продает дёшево.
– Ладно, пошли.
Они выбежали из-под могучих ветвей старой плачущей ивы, и под дождем, вполголоса выдавая всякие проклятия, устремились в магазин, что был за углом. Зайдя внутрь, Красс поприветствовал продавщицу:
– Знаю вас, тетя Мальва!
– Знаю тебя! – отозвалась женским басом грузная продавщица с короткой стрижкой и загнутым вниз носом, похожим на клюв хищной птицы.
Шлепая по кафельной белой плитке, и оставляя на полу грязные разводы, они разбрелись в разные стороны, и каждый присматривал что-то себе, и проверяли наличие монет в своих карманах. У ребят всегда было праздником, когда вместо монет лежала купюра, значением не меньше ста труний. Пятьсот труний – можно было гулять пару дней в трущобах, распивая различную газировку, поедая картофельные лепешки, посыпанные различными вкусовыми добавками, вроде «сметаны и лука» или «стейка на гриле»… Ах, какая же хорошая газировка, – думал Заверган, – Мы можем определить качество вкуса по пятнышкам на дне банок, определенные цвета говорят о насыщенности вкуса. Зеленые, например, были чем-то средним. Красные были почти безвкусные, а синие были самыми вкусными.
Выбрав наконец, что они будут кушать, они прошли на кассу, и назвали всё содержимое, сверив количество труний между собой.
– Чё вам, ребятки? – спросила продавщица, широко открывая большой рот, где не было одного переднего зуба.
– Дайте пожалуйста крем-соду. Одну, – Красс замялся, оглядывая витрину и хмуря лоб, вспоминая что ещё им нужно, – Жвачку по две труний, шесть штук. И сухарики «Три крошки», с чесноком. Две штуки. Да. А! И ещё, пожалуйста сухую картошку. И банку тушенки.
Продавщица выложила всё названное на стол и принялась считать в калькуляторе сумму, причем делала она это весьма ловко, можно было не сомневаться, что в этой сфере она не первый день, и калькулятор – это всего лишь продолжение её руки. И она, к слову, никогда не обсчитывала, никогда не ошибалась.
– С вас, – она подняла на них свои вороньи глаза, которые увеличивались под линзами толстых очков, – Сто шесть труний.
Ребята высыпали всю мелочь на специальную дощечку для принятия денежных средств, и принялись ждать, когда тетя Мальва пересчитает данную ими сумму. Было слышно, как она шептала:
– Двадцать шесть… – монеты быстро, как шайбы от удара клюшкой, летели прямо ей в ладонь, смахиваемые пальцем другой руки. – Тридцать восемь… Сорок два… Пятьдесят семь… Восемь… Так! Сто два дали, четырех труний не хватает.
– Вот-с, – протянул руку Вадд, докинув ещё монет.
– Теперь всё ровно.
– Спасибо, – мальчишки взяли свое добро, и пошли из магазина. – До узнавания!
– Ещё узнаю, – отозвалась продавщица, и, ковыляя, закрыла за ними дверь.
Бегом, расплескивая лужи, ребята бежали под дождем обратно во Двор, к тайнику. Там остановились, проверили кинжалы в тайнике, разложили пищу по рюкзакам, и пошли в следующий схрон, который располагался недалеко от их сегодняшней цели.
Вадд попросил его подождать и отправился на Помойку, а Заверган с Крассом наблюдали, чтобы кто лишний не объявился. Через пару минут Вадд вернулся, неся в руках магнитофон, на лице его красовалась широкая и довольная ухмылка.
Минув несколько дворов, держась в тени, они вышли на стройку, зашли в густо и высоко растущую траву, и по уже известному им пути, и зашли в убежище. Там их ждали сухие плащи, которые не пропускали воду, к тому же они были темные, что могло помочь скрыться в тени городских улиц. Также внутри был ковер, столик – автомобильная шина, на которую положили широкую доску – на который они поставили весь свой провиант, и старый облезлый диван. Всё это они находили и тащили в свои убежища или Трущобы с ближайших Помоек. Город был каким-то странным местом даже для его обитателей. Пустующие улицы в одно мгновение, как по щелчку, заполнялись идущими колоннами людей. Одинокие дома в миг оживали, загорался свет в квартирах, в окнах появлялись силуэты, можно было углядеть работающие современные фотовизоры. И были взрослые. И вели они себя странно. Говорили странно. Смотрели странно. Жили странно.
– Мы не взяли сухую лапшу, – с хрустом жуя сухарики, капризно сказал Красс.
– Да и архаизм с ней, – с обидой сказал Вадд, – Мы и сухарей поедим.