– Но ты же так легко справился с агентами, ты уничтожил броневик грубой силой.
– Верно, но я потратил на это много энергии. Не забывай о том, что для определенного действия и результата, требуется определенное количество энергии.
Заверган посмотрел на Маркуса, который старался не отвлекаться на их разговор, загружая вирус, который с высокой скоростью повреждает все файлы в сети Завергана, а потом планировал загрузить программу, которая будет удалять поврежденные файлы, тем самым превратив компьютер в бесполезное мертвое железо.
– Корабль для человека я адаптирую гораздо позднее, сейчас в этом нет необходимости, – добавил он, обращаясь к Бэлле. – Тебе придется остаться здесь, на планете.
Она упала на колени, опустив голову, и начала рыдать, тяжело дыша, всхлипывая и подпрыгивая при вздохе. Заверган отвернулся от нее и подошел к Маркусу.
– Закончил? – спросил он.
– Да, вирус уже удалил все файлы.
– Значит, готово. Будь я человеком, то начал бы радоваться.
Заверган вытянул свой большой указательный палец, и протянул его Маркусу. Тот пару секунд посмотрел на его руку, после чего выставил свою, сравнительно меньшую в размерах. Они тыкнули пальцами друг друга в грудь, и попрощались.
– Ты действительно хочешь улететь? – спросил он идущего к кораблю Завергана.
– Хочу? – он остановился, и говорил, не поворачиваясь, – у меня больше нет понятия хочу или не хочу. Есть только то, что необходимо, есть цель, есть пути её достижения. Я выбираю один из предоставленных путей, – он немного подумал, и добавил. – Отчасти, но я все еще человек. Так что да, я хочу уйти.
Маркус посмотрел на сидящую на коленях Бэллу, полную отчаяния, и ему стало её жалко. Он понимал, что она чувствует, но совершенно не понимал, что чувствует Заверган, почему он с ней так жесток. Но, он был готов принять своего друга таким, каким он теперь стал.
– Пока я жив, – сказал Маркус, – я буду помнить тебя, и ты всегда будешь для меня другом, где бы ты ни был, и что бы ты ни думал.
Заверган обернулся к нему лицом. Его левый глаз горел Зеленым.
– Что это… с твоим глазом?
– Воспринимаю тебя, – ответил Заверган. – Помнишь, я рассказывал тебе про свой глаз?
– Да, помню.
– И ты наверное так и не понял, как я узнал о том ,что тебя перенастроили?
– Да, не совсем понятно, ведь ты не смог бы в человеческом теле меня проанализировать… Постой! Но последние пару месяцев, ещё до выпуска твоего эссе, я видел, что у тебя глаз горит зеленым!
– Все верно, – сказал Заверган, – тогда я использовал прототип нового тела, это был экспериментальный образец, и свой глаз я мог использовать значительно дольше. Так я и понял, что тебя перенастроили, и ты следишь за мной. Тогда я и придумал план сходить к Учителю. Я последние два месяца редко бывал в человеческом теле. Оно было больное. Психика моего человеческого тела была почти что разрушена. Реальность была искаженной, представления, ожидания, фантазии, все это было искаженным. Единственное, когда ты видел меня в человеческом теле – это когда я выпивал. Потому что в том прототипе я не смог бы вести себя, как при алкогольном опьянении. А после похода к Учителю, спустя пару дней, мое человеческое тело почти окончательно вышло из строя, и мне пришлось делать это все в экспериментальном теле. В том теле было больше человеческого, чем в нынешнем. И да, – он повернулся в сторону Бэллы, – Этот прототип тоже не выдержит нагрузок, появляющихся при взлете корабля.
Заверган повернулся, и начал подниматься по лестнице.
– Ты куда? – спросил Маркус, – Корабль же здесь.
– Я проанализировал тебя, и воспринимаю тебя. И воспринимаю Бэллу. Я принял очередное решение.
– И какое же?
– Я уничтожу Нейросеть.
Бэлла подняла свою голову, и посмотрела в сторону удаляющегося Завергана, который постепенно растворялся в лучах яркого дневного света.
Глава 25
Заверган поднялся наверх, на поверхность. Уже не в первый раз ему приходилось прятаться под землей, и не в первый раз выходить, готовым к агрессии мира поверхности. Готовым к его унижениям, его сопротивлениям, его аргументам, удовольствиям, только ради того, чтобы подавить то, что жизнь бессмысленна. Он всегда выходил готовым по расчету на определенные ходки, еще с детства, беря с собой плюс-минус про запас. Всегда ожидая встретить препятствия, и это перенеслось с его опасений о поимке, как бюрократически неуместным, не попадающим в рамки закона о содержании, на взаимодействия в социальной среде. Готовым встречать сопротивления в общении, агрессию, что кто-то сочтет шутку за унижение или доминирование, что кто-то подумает, что он соперник. Теперь он был уверен в себе, его не волновало общество, он от него нисколько не зависел – теперь он освободился, и стал зависеть от себя. И вовсе не потому, что он изобрел себе новое тело и защиту, ведь любое тело подвластно болезням, в любой защите найдется брешь. Нет, он не боялся, потому что знал наверняка, знания и логика стали выше каких-то предубеждений и желания удовлетворять себя, защищать то, во что веришь. Ведь, как устроен человек – он защищает себя тем, во что верит сильнее всего, но если взглянуть иначе, то в этом заключается его слабость. Он был свободен. И он принял решение – нужно помочь людям на этой планете, на которой его создали, но к которой он никогда не был поистине привязан, раз решил ее покинуть, ему нужен был путь наверх, ему нужно было выбраться из этого бренного, порочного круга. Кто и что о нем скажет, кто что подумает, а кто сочтет его интроспектором, каковым он и являлся, кто не захочет с ним общаться, узнав его поближе. Они люди, – думал он, – И даже когда я перестал быть человеком, обретя только способность расчета, не просто вероятностей, а реальности, стал для них сухим, жестоким, возможно даже мизантропом, скучным – они не являются объектами моего интереса. Мне не важно, что они обо мне подумают. Это – не мой дом. И я могу быть в нем лишь гостем, задержаться на время, как это делали те люди, которых считали гениями, не признавали очень долгие годы, и лишь тогда, когда ровесники этого гения умирали, появлялись последователи этого гения, что восхищались им, его созданиями, творениями, взглядами на жизнь. Человек слаб, и его потенциал закрыт. И понятно почему – при полном раскрытии потенциала к творению срок жизни значительно сокращается. Потому то большинство гениев умирали молодыми.