Но рвутся, рвутся визгом:
— Не сметь!.. Не сметь!..
А потом реакция: отворачивается полковник к дереву, и видно, как вздрагивают его плечи, его спина.
Степанов хмурится и глядит на хмурых и взволнованных хорунжего и прапорщика.
— Поймите... — повторяет он, но голос его звучит тише, словно боится кого-то встревожить. — Ведь это как-раз из-за одежды, вот из-за этого тряпья за нами охотятся... И если мы оставим им, тем, эту одежду, они раззарятся, у них разгорятся зубы, и они будут нас подстреливать поодиночке... А если мы унесем одежду, может быть, они дальше не пойдут за нами... Поймите!..
Но молчат хорунжий и прапорщик.
Степанов устало вздыхает. Смотрит на труп, на спутников.
— Ладно! — говорит он решительно и холодно (в глазах зажглись жесткие точечки). — Давайте скорей укладывать тело... в одежде... Пусть будет по вашему! Принимайтесь!..
Идут к трупу. Бережно отвязывают поклажу, снимают ружье, патронташи, сумки, — все, что теперь не нужно этому отдыхающему путнику.
Берутся за плечи, за ноги; укладывают на обнаженную землю, на закуржевевшую прошлогоднюю траву. Складывают негнущиеся уже руки на груди. И скользят взглядом по залитому кровью лицу.
Полковник отрывается от дерева. Подходит к трупу. Шапку долой. Шапки сняты у всех.
Полковник складывает щепотью ознобленные, вздрагивающие пальцы. Полковник молится. В коротком молчании коротко застывают слова.
И пока он молится, другие бережно обкладывают труп ветвями. Потом кладут на них колоды в клетку. Строят лабаз, чтоб сохранить в нем тело. Так же, как таежные люди лабазят добычу, которую не могут сразу унести из тайги...
14. «Никаких товарищей! Никаких начальников!..».
И снова в путь. Как прежде. Нет, не совсем, как прежде. Поспешней, с тревогой в сердце. Оглядываясь и впитывая в себя каждый шорох, каждый треск обманно-спокойной тайги. Снова гуськом: впереди Степанов и сзади всех теперь только один прапорщик.
Но полковник совсем размяк, ослабел. Он далеко отстает от Степанова и хорунжего; дальше, чем прежде. С ним, из-за него отстает прапорщик. Но теперь Степанов не так охотно (да и раньше охотно ли?) приостанавливается, чтоб подождать отставших. Теперь Степанов молча наливается злобой — и шагает. Шагает вперед по целому снегу, взрыхляя и попирая грудь тайги.
Один раз хорунжий уговорил его остановиться, другой — потом он решительно выругался и холодно сказал:
— Если вы хотите подыхать тут в тайге, оставайтесь с этой бабой... Я пойду один. Тут все дело в том, чтоб идти как можно скорее!
— Но как же бросить?..
— Плюньте, хорунжий, на жалость! Понимайте так: лучше спастись двоим, троим, чем наверняка гибнуть ради одного.
— Он товарищ... наконец, он был начальником...
— К чорту! Никаких товарищей, никаких начальников!.. Спасайся, кто может!
Хорунжий пристально поглядел на Степанова. Хорунжий что-то обдумывал. Он оглянулся: далеко позади мелькала спотыкающаяся фигура полковника. Он полз медленно. Хорунжий понял, что так нельзя будет уйти от опасности.
— Да... — сказал он. — Плохо дело...
— Поняли? — удовлетворенно спросил Степанов. — Ну то-то!
А когда полковник приблизился, а за ним прапорщик, Степанов, глядя ему прямо в лицо, сказал:
— Вот в чем дело, полковник... Вам придется поторапливаться, потому что мы больше не будем задерживаться из-за вас... Нужно спешить.
Полковник поглядел на Степанова и перевел взгляд на хорунжего. Тот отвернулся. Полковник кашлянул: чорт, горло перехватывает!
— Это значит: решили бросить меня? — вяло сказал он. — Понимаю... Ну, ну, бросайте! бежите, гады вы этакие. Уходите все!
Степанов и хорунжий не отвечали. Ответил прапорщик:
— Нет, полковник! Я останусь с вами...
— Вы! — повернулся к нему полковник. — Не надо! Уходите тоже... Мне никого не нужно...
Хорунжий тихо сказал что-то Степанову и снял с себя сумку. Тот сделал то же. Они развязали свои котомки, порылись в них, отложили часть провизии в кучку на снег. Хорунжий шагнул к полковнику:
— Вот здесь — часть нашего пайка... Мы со Степановым пойдем быстрее вас, нам хватит того, что мы себе оставили...
Полковник молчал.
Степанов снова взвалил на себя свою поклажу. Хорунжий помедлил и занялся своею.
Завязали завязки на груди. Кашлянули. Потоптались на одном месте.
— Ну, что же, — нерешительно сказал хорунжий. — Пойдем... Далеко не отставайте... Придем на место — вышлем за вами лошадей...
Степанов круто повернулся и зашагал вперед. Потом хорунжий.