— Асторре?
— Нет, слава Богу. С участников сражения при Сарно никто не станет требовать слишком многого. Он возьмет свежие войска: те, которые еще не были в бою и жаждут крови.
— Я хочу вернуться в Брюгге, — сказал ему Николас.
— Ты сможешь ехать через пару дней. Если подождешь еще немного, то я присоединюсь к тебе. Иначе ты сбежишь со всеми деньгами. Юлиус знает о моем участии?
— По крайней мере, не завопил от изумления, когда я ему сказал. Что касается денег, то Феликс не спустит с них хищных глаз, так что тебе тревожиться не о чем.
— Разумеется, — кивнул Тоби. — Он неплохо проявил себя, верно? Но не думаю, что он хочет всю жизнь мотаться по полям сражений. А ведь у тебя, знаешь ли, настоящий талант. Убедить Феликса, что его истинный дом в Брюгге, что он действительно глава компании, а ты всего лишь управляющий его матери, — это настоящее достижение. Он даже не может тебя уволить.
— Нет, зато я могу уволить кого-то другого, — отозвался Николас.
— Не любишь, когда режут по живому? Но ведь это моя работа. А тебе придется к этому привыкать. Я слишком много знаю.
Николас покачал головой.
— Ты знаешь только то, что я тебе доверил. Если желаешь денег, то тут ты ничего не проиграл. Если же хочешь позабавиться, то старайся не резать слишком тонко, слишком часто, иначе для забавы тебе ничего не останется.
Следующие два дня прошли в неприятной суете из-за раздоров в лагере: всем хотелось принять участие в атаке и завоевать славу и добычу. Прикованный к постели в своем шатре, граф Урбино тщетно пытался навести в войске порядок, но не мог отменить приказ, который сам же отдал Алессандро Сфорца. В день намеченной атаки почти весь лагерь пришел в полную боевую готовность, а не только те три эскадрона, которые Сфорца собирался вывести на равнину.
Эти приготовления не укрылись и от внимания противника. Похоже, им стал известен не только сам факт атаки, но и ее масштабы. Когда Сфорца во главе своих отрядов во весь опор поскакал на врага, то и Пиччинино, в свою очередь, двинулся вниз с холма. По силе они были примерно равны.
Секретарь графа, Палтрони, как только гонцы принесли ему известия, доложил обо всем военачальнику, но, не дожидаясь указаний военачальника, его не столь смекалистые помощники решили действовать самостоятельно. Ворота лагеря распахнулись. Четвертый эскадрон, второпях собравшись, устремился в бой. На противоположном холме произошло то же самое, и из лагеря рекой поструились всадники.
На равнине две силы столкнулись без всякого плана и стратегии. Стук копыт сливался с грохотом щитов, скрестившихся пик и копий.
Беспрерывные крики, визг и ржание лошадей раздавались над полем боя, почти не разносясь далее. Розоватая пыль поднялась в воздух, затмевая темную массу людей на равнине, пронизанная искрами вспышек.
Сквозь дымку это напоминало вьющийся пчелиный рой. Точно единый организм с постоянно меняющимся очертаниями, он двигался с место на место; свежие эскадроны сперва с одной стороны, а затем и с другой ворвались в гущу сражения на полном скаку и, разметав сражавшихся бойцов, проложили себе путь к центру побоища.
Сплошная масса постепенно растекалась, делалась менее густой. Там, где бой шел особенно ожесточенно, появлялись черные проплешины. Уцелевшие бойцы, кружась, словно в водовороте, образовывали новые очаги и линии обороны, постепенно растягивая полосу противостояния. С холма всадники струились теперь непрерывным потоком.
Асторре, наблюдавший за происходящим с самого высокого места в лагере вместе с остальными капитанами, внезапно развернулся на каблуках и окликнул Томаса. Вскоре вслед за этим все солдаты, уцелевшие при Сарно, также вооружились, сели в седло и подтянулись ближе, вслед за остальными, в ожидании сигнала.
Тоби среди них не было. Зато показался Юлиус в кирасе и шлеме, с левой рукой на перевязи. Он заметил на себе взгляд Асторре, но капитан не сказал ни слова. Стряпчий был вполне способен удержать копье или меч и, если понадобится, направлять лошадь коленями.
Пока не было отдано приказа к общей схватке, но если из лагеря позволят выехать еще нескольким эскадронам, то непременно начнется полномасштабное сражение. Если же они этого не сделают, то там, на равнине, не избежать подлинной бойни, ибо Пиччинино ударит всей мощью. Им велели выжидать. Но Тоби не было поблизости, а это кое-что означало.
Феликс нацепил свой великолепный шлем. Лицо побелело, а глаза блестели из-под забрала. Разогретый воздух струился над доспехами. Они все натянули латные перчатки и повязали синие ленты Шаретти. Асторре также выбрал свой лучший шлем с забралом и перьями, в котором красовался в Милане. Бородатое лицо горело кровожадной страстью. Он то и дело что-то выкрикивал Томасу, который, не оборачиваясь, теребил рукоять меча.
Юлиус огляделся по сторонам. Абрами. Манфред. Крупный мужчина в доспехах окликнул его из-за спины.
— Я что-то не вижу Лионетто. Он уже выехал?
Под шлемом виднелось знакомое лицо Николаса с непривычным шрамом и ямочками на щеках.
— А ты куда собрался? — спросил его Юлиус.
— Женщины выбросили меня из повозки. Я даже не мог сопротивляться. Тоби тоже здесь нет.
— Я знаю. Это означает… Боже правый, а вот и он! — воскликнул Юлиус.
Никто и не подумал, что его восклицание относилось к Тоби, хотя в этот миг лекарь появился у выхода из шатра Урбино. А рядом с ним возник и сам граф Федериго, неподвижный, как изваяние, которого два оруженосца с трудом усадили на боевого коня.
На графе не было доспехов. Он одолжил у кого-то кожаную куртку, и ее зашнуровали поверх повязок, наложенных лекарем от шеи до пояса. Вместо шлема, на редеющих волосах, еще примятых от подушки, красовалась легкая шапочка. Изуродованное лицо с рассеченным надвое носом выражало мрачную решимость.
Это последнее ранение было далеко не первым для человека, который в жизни своей не знал ничего, кроме войн. Но на сей раз он едва не погиб, — и это во время дружеского турнирного поединка! Теперь спина стала основной его слабостью. Он посерел от боли и с трудом переводил дыхание, садясь в седло, но все же выехал на холм, натянул поводья и привлек внимание войска, чтобы обратиться к солдатам. Несмотря на боль, он напрягал легкие, чтобы все до единого могли слышать его мощный голос.
Он ни в чем не винил Алессандро Сфорца. Однако враг вывел на поле боя все свои войска, и теперь они должны сделать то же самое или потерпеть унизительное поражение. Уже сейчас их отряды держат слишком протяженную линию обороны. Очень скоро, если не прийти им на помощь, то враг сможет совершить прорыв. И тогда весь лагерь будет захвачен. И конец их надеждам попасть в Неаполь и помочь королю Ферранте защитить свою столицу. Доселе он еще надеялся, что многие из тех, кто уже успел побывать в сражении, получат время для передышки. Но этому было не суждено случиться. Господь вознаградит их.
Больше ни на что не было времени. Они сели в седло.
Юлиус обернулся к бывшему подмастерью:
— Господи Иисусе, это твой первый бой?
— Все очень просто, — откликнулся Николас. — Держись на лошади и уворачивайся от ударов. А ты что здесь делаешь? Ты же стряпчий!
— То же, что и ты. Я чувствую себя в большей безопасности с Асторре, чем в лагере с обозом. Держись к нему поближе и делай все, что он скажет.
Николас засмеялся. Прежде чем Юлиус успел спросить почему, их понесло неудержимой волной за ворота, и, набирая скорость, они сперва рысью, а затем и галопом поскакали на иоле боя, с развевающимися флагами и сопровождаемые ревом труб.
Битва при Сан-Фабиано, столь неосмотрительно вызванная к жизни, длилась семь часов. К тому времени как сумерки положили конец кровопролитию, она успела заслужить имя одной из самых жестоких схваток того времени. Четыре сотни лошадей были убиты. Сколько солдат лишились жизни, определить было труднее, поскольку обе стороны забрали своих убитых. После того как граф Урбино бросил в бой все свои резервы, непосредственная угроза над лагерем была устранена. Но к этому времени войско Пиччинино уже вступило в кровавую сечу с силами Сфорца и Урбино, и никто не ждал пощады.