И все же тоскливо стало без Клааса. Вдова, должно быть, тоже скучает по нему. И по его шуткам, помимо всего прочего.
Разумеется, Марианна де Шаретти знала, что о ней говорят. Выручала необходимость работать без устали. И, конечно, помощники, которых подобрал для нее Николас. Грегорио стал ее правой рукой. Но также она никогда не справилась бы без поддержки Беллобра, Кристофеля, Хеннинка и Липпина. Все они трудились, не покладая рук, чтобы восстановить утраченное и сделать свою компанию именно такой, какой они желали, и о чем мечтали в те первые дни после пожара.
Поначалу было невероятно тяжело. Но затем, в самом начале июля, Томмазо Портинари явился к ней, разом с добрыми и дурными вестями. С письмом, где говорилось, что Феликс и Николас отправились воевать в Италию. И с пакетом, где были долговые расписки, выданные на банк Медичи, с такими суммами, каких она никак не ожидала увидеть. Деньги за кондотту: за дополнительных наемников, найденных столь своевременно и вооруженных ценой минимальных затрат. А также — невероятно! — деньги от компании Флёри. Каким-то образом Николас заставил Жаака де Флёри признать долги и убедил Медичи оплатить их. В то время это показалось вдове настоящим чудом. Что касается следующего гостя, то она сперва не знала, как с ним себя держать, ибо прежде не вела никаких дел с венецианским торговцем Бембо. И лишь когда они остались наедине в кабинете, этот незнакомец извлек из своего кошеля бумагу, которая поразила ее сильнее, чем все предыдущие.
После его ухода Марианна позвала к себе Грегорио и показала ему, что прислали Феликс с Николасом. Здесь были их подписи, а также имена генуэзцев и венецианцев, которые ей мало что говорили. Денег оказалось достаточно, чтобы расплатиться со всеми долгами. Но также упоминалось и о будущих поступлениях, которые принесут им настоящее богатство.
Она внезапно осознала, что уже долгое время смотрит на подписи. Николас расписывался уверенно и четко, ибо его так научили с юности, а затем, в последние месяцы, он брал уроки у Коларда. Почерк Феликса был куда более небрежным, потому что тот никогда не желал стараться и не слушал ничьих наставлений. Однако раз его имя все же красовалось здесь, то, видимо, многое с тех пор изменилось.
— Похоже, они заключили сделку по квасцам, — сказала вдова. — Даже если завтра кто-то отыщет залежи для папы римского, то этих денег у нас уже никому не отнять.
Грегорио старался избегать свою хозяйку, с тех пор как до них дошли вести о том, куда направился Феликс. Он был осторожным человеком.
— Похвально, что jonkheere стал больше интересоваться делами, — заявил теперь стряпчий. — Я также не удивляюсь, что он захотел отправиться в Неаполь, и что Николас позволил ему. Каждому юноше нужно хотя бы раз взглянуть на поле боя, а риск очень невелик. Они не могут позволить себе воевать по-настоящему. А скоро армии и вовсе разойдутся на зимние квартиры.
То же самое повторяла себе и Марианна. Она также могла понять, почему Николас счел необходимым отправиться за лекарем Тобиасом. Без Тоби, как говорилось в его письме, они бы не получили денег за квасцы. Он надеялся вернуться вместе с ним, а возможно, и с Юлиусом.
Тоби. Должно быть, они с Николасом неплохо ладят… Теперь и домашние, и все работники привыкли называть Клааса этим именем.
Правда, никому и в голову не пришло бы при этом добавлять «мейстер», или — пуще того — «сер», как пристало обращаться к людям благородного звания. Вдова не настаивала.
Ему и без того нелегко будет выстраивать отношения с окружающими.
Она заметила также, что все те, кто имел дело с Грегорио, стали называть его «Горо». За три месяца работы с людьми он многому научился. Больше среди работников не возникало недовольства. Кличек, какими награждали Беллобра, она предпочитала не слышать. Теперь, когда деньги облегчили ее бремя, она вновь смогла встречаться со знакомыми, и смеяться, и порой отправляться с Тильдой и Катериной в короткие поездки, чтобы навестить друзей.
Девочки стали получать приглашения и сами по себе; а Тильду кто-то даже позвал на семейную прогулку по морю. Конечно, порой тревога за сына и Николаса вновь начинала терзать Марианну. В августе пришли новые известия. К югу от Неаполя произошла битва с большими потерями. Целый день она не могла думать ни о чем другом. Затем, наконец, узнала подробности. Отряд Шаретти, с Асторре во главе, уцелел и отправился на север, чтобы присоединиться к графу Урбино. Она надеялась, что там они будут в безопасности. Она надеялась, что Феликс, изведав вкуса войны, решится, наконец, вернуться домой, а с ним приедет и Николас. Она пыталась не надеяться ни на что больше и просто заниматься делами, как обычно.
Работа. Лучшее лекарство. Николас был прав. Если бы Марианна сдалась, если бы она все продала и уехала куда-нибудь в деревню, чтобы плести там кружева и выглядывать на улицу из-за ставней, то, наверное, давно умерла бы.
К середине августа они отстроили и полностью обставили свое новое жилище. Вдова вновь закупила тканей, но куда лучшего качества, чем прежде; а также красок, но лишь самые дорогостоящих. Люди, покупавшие ее товар из сочувствия, теперь продолжали делать это, потому что оценили свою выгоду; а затем обнаружили, что компания Шаретти готова предоставить им и финансовые послабления.
Именно так, по словам Николаса, и им и следовало действовать. Грегорио справлялся с этим как нельзя лучше. Ростовщичество как таковое, под высокий процент, находилось под запретом, но ссуды под залог практиковались всеми. И было очень просто применить те же принципы к торговле готовыми товарами и материалами. И ко многому другому. Учетные книги никогда не показывали займов: лишь задержки платежей. Марианна неожиданно обнаружила, что все это весьма интересует Тильду, и позволила ей пару раз присутствовать при разговорах с заказчиками и внимательно слушать.
Так прошел август. Позже она вспоминала его как самое странное время в своей жизни: на три четверти счастливое.
Стук в ворота. Стук, который возвестил все перемены, послышался в один из последних дней месяца.
Она как раз находилась на своем новом складе, построенном на заднем дворе особняка на улице Спаньертс. Привратник, ответивший на стук, сходил за Грегорио, и тот, пройдя через дом, вышел во двор, где обнаружил хозяйку, с записями в руках, занятую проверкой своих запасов, вместе с двумя кладовщиками. Перед приходом фландрских галер у них всегда было полно работы. Тон голоса, каким он окликнул ее: «Демуазель!», показался ей странным, и она торопливо обернулась.
— Могу ли я поговорить с вами? У вас гость.
Он не собирался пугать ее, а значит, ей нечего бояться. Бросив пару слов работникам, она подошла, по-прежнему держа в руках учетную дощечку.
— Компания, с которой мы прежде вели дела — Тибо и Жаак де Флёри?
Она кивнула, озадаченная.
— Медичи оплатили все счета.
— Да, я помню. А месье Жаак де Флёри приходится вам родственником?
— Моя сестра была замужем за его братом, — пояснила она. — Я думала, ты знаешь. Мы никогда не питали друг к другу теплых чувств. Не говоря уже о его неоплаченных долгах. Так в чем дело? Письмо от него?
— Он здесь, демуазель, — объявил Грегорио. — Я оставил его в доме, потому что не был уверен, стоит ли вам с ним встречаться. По-моему, он не вполне владеет собой.
— А вот это новость, — заметила Марианна де Шаретти. — Если когда и был человек, уверенный, будто владеет всем миром, не говоря уже о себе самом, так это Жаак де Флёри. В чем же дело?
Грегорио чуть заметно усмехнулся.
— Похоже, я недостоин это узнать. Прошу прощения, демуазель, я не сумел его заставить ничего рассказать. Но он оставил дюжину лошадей перед домом. Две повозки и целую толпу прислуги. Чтобы там ни было, но, похоже, дело серьезное. — Он помолчал. — Я подумал, возможно… Если вы позволите, то я скажу, что вас нет, а ему следует отправиться на постоялый двор, и вернуться сюда, когда он немного успокоится.