Воздух за считанные мгновения нагрелся до раскаленного состояния. Запахло паленым. Кто-то, сдавленно ругаясь, тушил обуглившееся листы бумаги. Воздух искривили спешно создаваемые щиты.
И вот на этом все должно было закончиться. Аль уже был рядом. Гарвар стоял к нему спиной, открыв рот – его затянуло происшествие. Майн висел в переноске на спинке стула – протянуть руку и поменять.
Сбоку раздался предупреждающий крик. Аль ощутил удушливый приступ страха – не за себя, за мелочь. В голове мелькнуло, что все идет не так. И тут мир дрогнул, поплыл, а воздух разлетелся на тысячи искр под вопли курсантов. Полыхнуло, сжигая тени. Ослепляя. И мир замер. Застыл, оплывая огненными слезами. Это было бы даже красиво – будто в зале разом зажгли сотни гигантских фитилей, и они змеями с потолка спускались вниз, если бы не шипело от соприкосновения с огнем дерево, занимались шторы, и воздух наполнялся дымом.
– Щиты! – напомнил нервно кто-то из преподавателей.
– Остальные под стол!!!
Гарвар послушно нырнул – не стал рисковать и проверять крепость своего щита. Аль позлорадствовал бы, но сердце грызла тревога, голова сама поворачивалась в сторону, где толпились преподаватели с наставниками. Курсантов оттеснили. Аля тоже попросили, и он, быстро подменив, колбу, передал ее Луню, тот Шилю, который и вынес ее из столовой. Следом, кашляя, вываливались курсанты, костеря первый курс.
Вечером ноги принесли Аля к целительской. Около крыльца, нервно теребя пуговицы на зеленом халате, прохаживалась незнакомая девушка.
– Вы куда так поздно? – встала на пути. Покрасневшие глаза показались Шестому знакомыми.
– Курсант Лангард здесь? – спросил тихо.
Девушка подобралась. Ощетинилась неприязнью. Взглянула враждебно.
– К нему нельзя.
Мазнула подбородком – на выход.
Но Аль остался на месте.
– Как он?
Целительница поджала губы, явно сдерживаясь. Подалась, вперив в Аля пронзительный взгляд. Выпалила:
– Его не должно было быть в столовой. Это ведь ты? Втянул его во что-то? Спровоцировал выброс?
Аль не ответил. Но чувство вины во взгляде промелькнуло.
Девушка прикрыла глаза. Выдохнула и попросила тихим, безжизненным голосом:
– Уходи.
Аль ушел, но недалеко. Бродил вокруг корпуса, уговаривая себя, что с мелкой все в порядке. Но сердце не успокаивалось. Обвиняло. Ругало. Требовало чего-то, само не понимая чего. И Аль сдался.
Подтянулся, толкнул створку приоткрытого окна, перевалился через подоконник и, крадучись, пошел по темному коридору. Знакомо пахло лекарственными травами, которыми пичкали больных между сеансами целительской магии. Успокаивающе зеленым светились стены.
От рванувшего к нему световика Аль поспешно отмахнулся. Ускорил шаг, чтобы тот не увязался следом. Проверил одну палату, прислушался к доносившемуся храпу из второй, подумал, что мелкая вряд ли храпит басом. В третьей травили анекдоты старшекурсники, и оттуда несся громкий гогот луженых глоток. В четвертой кто-то стонал. Аль замер, но голос был взрослым, мужским. А вот пятая встретила тишиной.
Он прокрался к единственной занятой здесь кровати. Пододвинул стул. Сел. Обхватил тонкое запястье, вглядываясь в бледное, с синевой лицо. За эти несколько часов мелкая ухитрилась похудеть – хотя куда уж больше. Скулы заострились. Щеки впали. Губы были сухими, обветренными, и Аль намочил полотенце в стоящей на тумбочке миске с водой. Обтер лицо – девчонка задышала ровнее, глубже.
Самым верным было отправить мелочь домой. Пару дней позора, зато жива и здорова. Но Аль знал, какого это – быть отвергнутым миром. Когда все вокруг уверены в твоей слабости и, желая исключительно добра, ломают жизнь. И память об этом не давала решиться на предательство.
Дверь распахнулась.
– Ты? – злым шепотом изумилась целительница. – Быстро вон, пока дежурного не позвала. Как только наглости хватило заявиться…
Спорить со взрослыми Аль не любил, потому как те очень быстро вспоминали про возраст и то, что с детьми спорить не о чем. А ведь у него с этой «взрослой» разница лет семь максимум. Но в глазах девушки читалось: «Я права, потому что старше».
– Нет, я останусь, – произнес с твердой уверенностью. Юля в такие моменты говорила, что у Аля просыпается фамильный тон, и у нее от него мурашки по коже.
Девушка опешила. Нахмурилась, посмотрела внимательней, заметила пальцы, сжимающие тонкое запястье. Брови взлетели вверх, возмущение погасло, сменившись усталой обреченностью.
– Не могу так больше, – пожаловалась.
Ссутулив плечи, засунув руки в карманы халата, дошла до кровати. Постояла над девчонкой, сейчас Аль был уверен – перед ним старшая сестра. Покусала губы, покачала головой и заявила со жгучей злостью: