«Отнюдь не должно скорбеть о вещах мира сего, но только об одном грехе» (преп. Варсонофий Великий, Д II — 594).
Церковь плачет о «всякой душе христианской, скорбящей и озлобленной, милости Божией требующей», но никакое несчастье временной земной жизни не может, по учению Отцов, идти в сравнение с несчастьем вечным, проистекающим от греха, который есть отказ от вечного счастья. Вот почему в этом учении можно найти даже и такие слова: «плачь о грешнике, а не о нищем, ибо этот уготовляет себе венец, а тот муки» (преп. Нил Синайский, Д II — 283). Дальше мы увидим, как плакали святые и о нищих, но все же главной причиной их скорби о человеке было его греховное противоборство Богу. В отношении человека к греху решается вопрос не временного, а вечного его бытия. Христианство неотмирно не от равнодушия, а от любви, то есть только потому, что именно грех есть причина человеческого страдания, начиная с Адама, и величайшая угроза его вечному счастью. Если в человеке нет чувства собственного греха, то он еще не сделался христианином. Как он может назвать Спасителем Того, Кто только от греха его и спасает? Если Ему не от чего его спасать, то Он для него не Спаситель. Наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их (Мф. 1, 2). Только грех, а не страдание само по себе имеет волю противоборствовать любви Божией, забвению себя для другого.
Все страсти ума и тела влекут человека к себе самому, к самолюбию, воздвигая в нем память о себе, вместо памяти Божией. Поэтому в тех, кто в любви стремится к ней, они вступают в борьбу с нею, и сердце человека становится его Голгофой, полем невидимой брани. «Забудь, сколько можешь, совсем о себе, и да живет в душе твоей одна любовь к Богу» (преп. Никодим Святогорец, Н — 274). Но почему же все–таки у всех Отцов и во всем истинном христианстве, начиная от Апостолов, так особенно сильно это чувство греха? Почему верховный Апостол называет себя первым из грешников? Неужели нельзя быть в христианстве более умеренным?
«Тайна христианства необычайна для мира сего» (преп. Макарий Великий, Д 1, 177). Любовь в христианстве не «кодекс моральных правил», а непостижимая природа Божества, и соучастие в ней выводит нас из арифметики наших представлений. Почему теряет меру человек, вкусивший вина? Это сравнение опасно, но именно его часто приводят святые.
«Живущий в любви, — говорит св. Исаак Сирин, — плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мире обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство. О ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ея в царстве Его. Ибо сказанное Да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? — Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103, 15). «Блажен, кто испиет вина сего!» (Д II — 743–744).
При действительном, а не словесном соприкосновении с Божественным миром, очевидно, невозможна умеренность. Чем более разгорается в человеке любовь ко Христу, тем все ярче она освещает человеку его темноту. Чем больше возгорается в человеке огонь Христов, тем больше человек смиряется, чувствуя свое ничтожество перед этим огнем, и чем больше смиряется, тем все больше этой огнеопальной любви вожделеет.
«Я всеми силами молюсь о вас к Богу, чтобы Он вверг в сердца ваши огонь, который Господь наш Иисус Христос пришел воврещи на Землю» (Лук. 12, 49) (преп. Антоний Великий, Д I — 29).
«Марии подражай, — подражай, не имея в виду ничего иного, а взирая только на Того, Кто сказал: Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся (Лук. 12, 49). «Ибо возгорение духа оживотворяет сердца» (преп. Макарий Великий, Д I — 223).
«Исполнившись любви, приими хоть несколько того небесного огня, который Владыка всяческих пришел воврещи на Землю (Лук. 12, 49), чтобы, когда враг всевает плевелы, огнь сей сжег и истребил их» (преп. Варсонофий Великий, В — 59).
«Бог есть огнь, согревающий и воспламеняющий сердца и утробы. Если мы ощутим в сердцах своих холод, который от диавола, ибо диавол хладен, то призовем Господа: Он, пришед, согреет наше сердце совершенною любовью не только к Нему, но и к ближним. И от лица теплоты убежит хлад доброненавистника» (преп. Серафим Саровский, ДС — 73). «Почитай себя грешнейшим паче всякаго человека. Ибо когда такое помышление долгое время занимает ум и сердце, тогда внутри обыкновенно является некое духовное воссияние света, наподобие луча. И чем более взыскиваешь его, со вниманием крепким, мыслию не развлеченною, трудом великим и слезами, тем более оно является яснейшим и яснейшим: являясь таковым (так), возлюбляется; любимо бывая, очищает; очищая, делает боговидным» (преп. Симеон Благоговейный, Д V, 66–67).