Выбрать главу

Невозмутимое лицо рулевого немного дернулось от удивления, но он без вопросов повиновался. Почти сразу же небольшая группа бичевателей отделилась от кружащей стаи и исчезла вдали над каналом. Рулевой повернул узорчатый рычаг и через несколько секунд повел барку следом за ними.

Великий Канал извивался вокруг подножия яруса Метзух, с одной стороны от него возвышались внешние преграды, с другой – знаменитые дворцы удовольствий Метзух. Ходили истории, что когда-то канал был полон чистого, ароматного наркотического масла, которое в неиссякаемых количествах добывалось на каком-то порабощенном мире. Теперь в нем текло черное месиво из непонятных выделений, отходов и химикатов, которое, как многие готовы были поклясться, обрело собственный медлительный разум. Даже пар, поднимающийся от этой странной субстанции, вызывал галлюцинации, а прикосновение к ней вызывало безумие или забвение. Но до сих пор сюда тысячами приходили пресыщенные жители Комморры, ища наслаждений в плотских и наркотических притонах, которые усеивали змеящиеся берега канала. Основной причиной славы Метзух было то, что ее ярус служил неким естественным перекрестком благодаря нескольким большим вратам измерений, которые вели в сателлиты Комморры.

Ниос всегда неоднозначно относился к царствам-сателлитам. Комморра первоначально была всего лишь одним из подобных эльдарских анклавов меж измерениями. Существовало множество других портовых городов, крепостей и частных владений. За долгие века Комморра расползлась по Паутине и поглотила их один за другим, как медленно распространяющийся паразитический нарост. Завоеванные анклавы порабощались, а их врата оставались постоянно открытыми, чтобы вечный город мог грабить их сокровища, когда вздумается. Шаа-дом был одним из немногих, кто решился на достойную похвалы попытку сохранить независимость, но тиран был слишком силен и безжалостен, чтобы упустить то, чем однажды завладел.

Царства-сателлиты как будто порождали некое особое безумие, заметное даже в Темном Городе. Те из них, что находились на задворках Комморры, были сильно подвержены воздействию варпа, окружающего их, и бесконечные энергии имматериума на протяжении столетий создавали странные навязчивые идеи и причудливые формы бытия. В Аэлиндрахе тени текли и шевелились, живя собственной жизнью, в Маэлир’Даме духи мертвых могли возвращаться, чтобы наказать своих убийц, а в Ксе’Треннеайи само время скакало вперед и назад, и субъективное его восприятие почти ничего не значило. Архонты Верхней Комморры презирали собратьев с периферии, считая их неотесанными идиотами, взвалившими на себя ярмо бесполезных владений, но те были при этом непредсказуемы и на удивление могущественны.

Захватив власть, Вект издал законы, согласно которым только самые сильные могли править кабалами. Это была циничная попытка истребить благородные семейства и заменить их власть грубой меритократией. Ослабленные и обескровленные предательством Векта, дома аристократов покорно превратились в кабалы, но отпрыски чистейшей крови оставались собой даже под этой маской.

Дом Иллитианов продолжал жить под именем Белого Пламени, а его древние союзники Кселианы и Крайллахи стали Клинками Желания и Вечным Царствием. В сателлитных царствах же не существовало аристократических привилегий и статусов, архонты возвышались за счет голого честолюбия и способностей убивать и гибли по тем же причинам. «Безумный» Маликсиан пережил большую часть своих ровесников и скормил множество соперников своей прославленной коллекции летучих хищников.

Наиболее часто посещаемый вход во владения Маликсиана – Берилловые Врата – находились за тонким серебряным мостом через канал. Гедонисты и эпикурейцы, толпами бродившие у Великого Канала, часто захаживали в Вольеры, чтобы полюбоваться экзотическим собранием птиц, которых за немыслимые деньги свозили сюда со всех концов Великого Колеса. Некоторым посетителям везло, им удавалось узреть великолепных белых рухков или стремительно охотящихся теневоронов, некоторым не везло, и они сами становились объектами охоты. Маликсиан обладал заслуженной репутацией непредсказуемой личности, даже по искаженным стандартам Комморры. Тиран зачастую потакал сумасшедшему архонту в его безумных вендеттах, которые его развлекали; вспыльчивая натура Маликсиана делала его идеальным оружием возмездия, когда возникала необходимость.

Ведомая уверенной рукой барка вскоре подлетела к мосту, с которого были видны Берилловые Ворота.

Беллатонис был гемункулом, века назад выбравшимся из сумрачных пыточных ям под Комморрой, чтобы проложить себе путь к вершинам города. До сих пор ему хватало умения, чтобы пользоваться покровительством многих архонтов, последним из которых был Маликсиан из Девятой Хищницы. Ковены подземелий постоянно пытались затянуть его к себе, мрачно бормоча о неуважении, проявляемом в дилетантском изучении искусств плоти. Беллатонис притворялся, что ему нет дела до критики, но в последнее время решил, что стоит принять больше мер, чтобы обеспечить себе приватность и безопасность.

С обеими проблемами изрядно помогло щедрое предложение архонта Маликсиана, который подарил Беллатонису в личное пользование башню в своем сателлитном царстве, чем вызвал в иссохшем черном сердце мастера-гемункула нечто похожее на благодарность. Поэтому, получив вызов к Маликсиану, Беллатонис отозвался довольно охотно, хотя и предчувствовал, что это будет очередная бесконечная дискуссия о благах различных модификаций летательной мускулатуры.

Беллатонис приказал ассистентам отключить аппарат, который тестировал, и поднялся из пыточных лабораторий к подножию башни. Снаружи ждал гравитационный скиф, управляемый воинами-кабалитами Маликсиана. Он взошел на борт и крепко схватился за поручни, когда транспорт взмыл в небо на резком ускорении, от которого затрещали кости. Скромная башня Беллатониса находилась на окраинах Вольеров, и даже на такой скорости требовалось минут десять, чтобы добраться до центра, гнезда Маликсиана.

Двигаясь к сердцу владений архонта, узкий скиф пролетал над становящимися все выше и выше титаническими клетками и вольерами и набирал высоту изо всех своих немалых сил.

Клетки Вольеров проплывали мимо, вычурные и многообразные. Простые, похожие на пагоды клетки с золочеными решетками соседствовали с громадными проволочными сферами, кубами свинцового стекла и конусами из переплетенной кости. Количеству не уступал и размер: каждое вместилище было размером с небоскреб и служило жилищем для уникального крылатого существа, похищенного с какого-то далекого мира. Из этой массы поднималось гнездо Маликсиана – серебряный шип, поднимающийся ввысь, чтобы царапать острием небеса. Когда гравилет с напряжением поднялся еще выше, стало видно, что кончик шипа – на самом деле серебряная сфера, пронизанная насквозь бусина в сто шагов поперек. В ней было больше пустого пространства, чем металла, но наличествовали также посадочные площадки и лишенные перил мостки для удобства тех, кто ходит на двух ногах.

Когда скиф заходил на посадку, Беллатонис заметил незнакомый, роскошный гравилет, уже стоящий у причала. Высадившись, он рассмотрел транспорт получше и увидел символ кабала на носу. Похоже, у Маликсиана была компания. Гемункул сразу узнал знак – это было Белое Пламя, кабал из Верхней Комморры, богатый и могущественный благодаря своему благородному происхождению, а благородные кабалы всегда строили планы против Верховного Властелина Асдрубаэля Векта. Заинтригованный Беллатонис пошел по изгибающимся лестницам в центр гнезда.

Он на миг удивился, увидев, что безумный архонт разговаривает с эльдаром в простом черном доспехе. Рядом с Маликсианом, облаченным в расшитую золотом птичью маску и украшенный перьями плащ из глаз, наделенных подобием сознания, – одно из лучших созданий Беллатониса, с гордостью отметил он – гость выглядел обычным воином. Эльдар в черном повернулся, чтобы взглянуть на Беллатониса, и в тот же миг он понял. Глаза незнакомца недвусмысленно говорили, что он – архонт, горделивый, циничный, совершенно безжалостный и привыкший к абсолютному повиновению. Более того, его взгляд светился некой лихорадочной мечтой и излучал власть, как будто голову архонта уже венчала невидимая корона. «У этого наверняка большие амбиции», – подумал про себя Беллатонис, почтительно опустив глаза.