Кто-то возражал:
— Про спаньё я уже слышал. Ты лучше скажи, что в ночном поле промышлял? По какой причине разворотил скирду?
— Ничего не промышлял. А где, по-вашему, в поле спать?
— Ты не отбрёхивайся. Идём к старосте. Приказано каждую чужую людыну доставлять.
Витя сразу догадался — полицай!
Он хотел вылезти и помочь Шуре «отбрёхиваться», но тут Шура сказал:
— Если я один на свете, совсем один, — значит, для всех чужой? Лежи, значит, в скирде и не двигайся?
Витя понял — это Шура ему велит лежать в скирде и не двигаться. Но вдруг вспомнил: а палка? Бамбуковая палка, где она?
Витя осторожно раздвинул солому и увидел друга, а перед ним мужика в коротко обрезанной немецкой шинели и в кожаных зимниках, которые в сёлах обычно надевают зимой или осенью вместо галош.
У пояса висит финка в деревянном футляре, на рукаве — синяя повязка. Ну конечно, полицай!
Обломок удилища торчал у Шуры из кармана брюк.
Неожиданно Шура сердито закричал:
— Чего привязался? Партизанского ходока учуял? Обыскивать, что ли, хочешь? На — обыскивай!
И Шура начал выворачивать карманы. Бамбуковая палка выпала на землю. Из карманов посыпались карандаш, гвоздь, кусок сухой лепёшки, луковица, спички.
Мужик посопел, потоптался — в подобном хламе рыться нечего, — но всё же взял Шуру за руку и сказал:
— Нехай пан староста учует, что ты за ходок такой.
— Ну и ладно! Ну и пусть учует! — согласился Шура.
Он теперь был спокоен: бамбуковая палка оставалась на месте.
Когда полицай и Шура скрылись из виду, Витя тотчас выбрался из скирды и прежде всего подобрал бамбуковую палку.
Пан староста сидел за столом. Перед ним стояла бутыль, которую в сёлах называют «журавель» за узкое высокое горлышко.
«Журавель» тускло отсвечивал самогоном. Рядом стояли миски с малосольными сливами и пузыристый стаканчик.
В углах хаты висели пучки чеснока и тмина. Высокая кровать с красной периной была ещё не прибрана. Стёкла в окнах затуманились испариной.
— Тебе чего? — спросил староста у полицая, медленно поводя отёчными с перепоя глазами.
— Да вот, Феофан Корнеевич, в поле блукал.
И полицай подтолкнул Шуру вперёд, в хату.
Снял зимники и в одних носках шагнул вслед за Шурой.
Староста вздохнул, громко поскрёб пальцем под рубахой грудь. Наполнил из «журавля» стаканчик и, не спеша, по глоткам, выпил. Подцепив на вилку малосольную сливу, закусил.
— Ну?
— В скирде он спал. Обыск я произвёл. Гвоздь при кем был, карандаш, луковица…
— «Луковица»! — И староста ладонью хлопнул по столу. Стаканчик подскочил и звонко стукнулся о «журавель». — Это у тебя промеж плеч не голова, а луковица! Ты мне беглых подавай, которые от трудовой повинности утекают.
— Парень пришлый, не нашей округи, — не успокаивался мужик. — Допросить бы его, Феофан Корнеевич.
Староста наморщил лоб, помолчал. Потом налил в стаканчик самогона и подозвал полицая:
— Сидай. Оно и верно, допросить следует.
Полицай подошёл к столу и сел на лавку.
— Выпей, — кивнул ему староста.
В это время в хату вошла полная женщина в серой сборчатой юбке с корсажем и в ситцевой кофте с подвёрнутыми рукавами.
Она поглядела на старосту, на полицая, на «журавель», уставила руки в бока и сердито сказала:
— Опять? Спозаранку начал. Скоро совсем из ума выльешься!
Тут она заметила Шуру.
— А это ещё откуда боярин гусячий? В хату грязь нанёс. Кыш из хаты!
Шура попятился к выходу.
Женщина вытолкнула Шуру за порог и захлопнула дверь.
Мальчишки продвигались к линии фронта. Обманывали вражеские дозоры и заслоны, притворяясь то грибниками, то рыболовами, то беженцами, потерявшими родителей.
В дырявых башмаках, в линялых от дождей и солнца рубашках, с обломком бамбукового удилища они шли и шли по дорогам войны.
И кто бы мог подумать, что в обломке удилища, в этой бамбуковой палке, мальчишки несли в Москву донесение подпольщиков «Центра»!
Витя и Шура лежали на дне брички на пустых мешках.
Бричка, запряжённая парой волов, направлялась на мельницу за мукой.
Погоняла волов небольшая босоногая девчонка, повязанная до самых бровей белым косячком платка. Она и вызвалась подвезти мальчишек к полустанку Казаровке.
Витя натёр ногу. Рана засорилась и нарывала.
Медленно тянутся волы, обмахиваясь хвостами от накалённых солнцем мух. Под бричкой подвешено ведёрко — мазница с берёзовым дёгтем и квачом для смазки колёс. Ведёрко болтается, нудно скрипит.