Витя расстроен: так неудачно получилось с ногой. Ещё посчастливилось, что попалась эта девчонка с волами.
В Казаровке мальчишки должны повидаться с Гордеем Фомичом Лутавиным. Передохнуть у него и получить указания, как пробираться дальше к линии фронта.
Гордей Фомич Лутавин содержал мастерскую по сусальному золоту. Так ему приказали из «Центра».
Его постоянными клиентами сделались военные священники (die Militärpriester) в солдатских касках и в зелёных мундирах. На касках и на погонах мундиров — церковные кресты. Сбоку в кобуре — парабеллумы.
Военные священники приносили Гордею Фомичу золото. Требовали делать из него сусаль: тонкие пластинки, которые продавали в Германию штатским священникам (die Geistlicher) для покрытия шпилей и колоколен.
В Казаровке Лутавин — невысокий, плотный, в длинном клеёнчатом фартуке — встретил мальчишек. Устроил их в тёмной каморке позади мастерской.
Осмотрел Витину ногу, промыл рану солевым раствором и приложил кусочек столетника.
— Завтра будешь шагать, что твоя пехота… Трошка, где ты там!
Вошёл паренёк чуть постарше Вити и Шуры. На нём тоже был клеёнчатый длинный фартук.
Трошка принёс казанок гречневой каши с луком и две ложки.
— Поешьте, хлопчики, да поспите. А мы с Трошей пойдём постучим молотками.
— Гордей Фомич, — обеспокоенно зашептал Трошка, — опять Цибульский. В окно видел — к нам идёт.
Цибульский, в прошлом ветеринарный врач, занимался теперь спекуляцией, торговал сульфидином, бритвенными лезвиями и при случае наушничал немцам.
Гордей Фомич и Трошка вошли в мастерскую.
— Доброго здоровья, Фомич, — сказал Цибульский. — Забрёл папироску выкурить.
— Кури, сделай милость. Трошка, куда плевку задевал? У меня золото стынет!
Трошка протянул кусок плевки — специально изготовленной оболочки кишок быка.
— Прокладывай! — И Гордей Фомич взял щипцами листки горячего золота.
Трошка начал прокладывать между ними плевку. Остро запахло палёными кишками.
Цибульский сидит, покуривает. От жёсткого крахмального воротничка у него на шее розовая полоска. Манжеты тоже крахмальные, с тяжёлыми запонками из старинных серебряных полтин. Эти запонки по личной просьбе ему изготовил Гордей Фомич, спаял полтины.
«Мальчишек приметил, поэтому и зашёл», — думает Гордей Фомич.
Он отжимает золото под прессом. Запах палёных кишок усиливается.
— Вот бы часовне в Казаровке купол позолотить, — говорит Цибульский.
— Золото не моё, немецкое, — отвечает Гордей Фомич.
— Понимаю, — кивает Цибульский.
— Трошка, плита ещё горячая?
— С утра как разогнал, аж красная!
— Поставь золото сушиться и приготовь камень — плющить будем.
— Камень готов.
— Ладно, отдыхай.
Гордей Фомич вытер тряпкой руки. Потом достал из кармана фартука папироску и подсел к Цибульскому.
«Мальчишек, очевидно, всё-таки приметил», — не перестаёт думать Гордей Фомич.
Медленно разминает пальцами папироску. Закуривает.
«Ну что ж, повернём тогда дело по-иному…»
— Есть у меня, Цибульский, к тебе просьбочка.
— Слушаю, Фомич.
— Личного порядка. Мальчишки тут у меня…
Кинь слово капитану Дитмару, чтобы их до Ростова в попутном эшелоне довезли.
— А что за мальчишки? — быстро спросил Цибульский.
«Ну конечно, приметил!»
— Родня из Тирасполя. Надо к свояченице доставить. А не то пропадут.
— Ты и сам, Фомич, на хорошем счету у Дитмара, — уклончиво ответил Цибульский, повертел в манжете полтины.
— А ты язык понимаешь. Легче договориться.
— А чего у себя их не оставишь?
— Куда мне детей выхаживать.
— Эшелон военный… просить надо.
— Я приплачу.
— Что сегодня деньги, завтра — бумажки, мусор. — И Цибульский насторожённо покосился на Трошку.
Лутавин перехватил взгляд Цибульского.
— Трошка, я же сказал тебе — отдыхай.
Трошка вышел из мастерской.
— А я не бумажками. У меня отходы имеются, производственные.
Цибульский прищурился, вытянул губы трубочкой, потом удовлетворённо кивнул:
— Устрою. В Ростов, значит?
— Да. В Ростов.
В немецком эшелоне мальчишки провели сутки.
Эшелон был составлен из вагонов ремонтной мастерской танковой армии, зашифрованной буквами AW.
Начальник мастерской низенький лысый герр Клинке позволил Шуре и Вите поместиться в тамбуре последнего вагона.