Кроме Вити и Шуры, в кабине самолёта находится ещё радистка Наташа Кострова. Главный партизанский штаб направил её на работу в николаевский «Центр» для постоянной связи с Москвой.
Самолёт набирает высоту и ложится на заданный курс.
От высоты закладывает уши. Разговаривать почти невозможно, хотя мальчишкам есть о чём поговорить: незадолго перед вылетом они узнали, что Главное партизанское командование за выполнение боевого задания наградило их орденами.
Витя и Шура грызут печенье. Угостили Наташу, но она отказалась и продолжала дремать. Она весь день пробегала по интендантствам: ей хотелось побольше раздобыть запасных ламп и батарей для своей рации.
Задремали и мальчишки.
Их разбудил бортмеханик:
— Подлетаем к Николаеву. Приготовьтесь.
Открыли дверцу и сбросили грузовые парашюты.
Потом прыгнул Витя. За ним прыгнули Шура и Наташа.
Приземлились они в окрестностях Николаева.
Вскоре всё имущество было передано партизанам «Центра».
Мальчишек в закрытом полицейском автомобиле привезли в гестапо. Арестовали их по доносу предателя.
Сначала мальчишек допрашивал следователь Бирко.
Им выкручивали пальцы, не давали пить, прикладывали к телу горячее железо, били резиновыми трубками со свинцовыми наконечниками.
От них требовали, чтобы они назвали имена и фамилии подпольщиков.
Но мальчишки не называли.
Бирко отправил их к зондерфюреру Шлиффену.
Шлиффен сидел за столом в замшевой охотничьей куртке и в плотных жёлтых крагах.
Рядом на подстилке лежал доберман-пинчер.
— Отвечать! — потребовал Шлиффен.
Ребята не отвечали.
— Отвечать!
Голос зондерфюрера напрягается. Напрягается и доберман-пинчер.
— Vorwärts! — приказывает Шлиффен.
Доберман-пинчер прыгает и валит на пол Шуру, прижимает зубами горло.
Переводчик тем временем поправляет подстилку.
— So, so. Noch kräftieger! — Шлиффен встаёт из-за стола и подходит к Вите. — Отвечать!
Тяжёлая, как болезнь, усталость сводит мускулы. От побоев путаются мысли. Зрачки в глазах зондерфюрера кажутся прозрачными.
Витя молчит.
Тогда Шлиффен командует собаке:
— Vorwärts! — и показывает на Витю.
…Среди цветов, которые люди положили тогда зимой на площадь, был ещё пионерский вымпел с надписью: «Мы никогда не забудем вас!»
Ложатся на море звёзды, кладёт щёку луна.
Где-нибудь на корабле радист крутит радиоприёмник, и в тишине города то пролетит обрывок песни, то шелест далёких туч, то вспыхнут, загорятся струны скрипок.
Недалеко от моря стоит бронзовый памятник двум бесстрашным разведчикам.
Памятник поставили девчонки и мальчишки, которые сейчас живут в этом городе.
В. Великанов
РАНЕНАЯ СКРИПКА
Рисунки Е. Ванюкова.
На Кавказской шла большая посадка. В вагон входили транзитники из Ставрополья, местные станичники, командировочные, которых в эту хлопотливую уборочную пору немало бывает в кубанских станицах. Мимо нашего купе проплывали огромные чемоданы, сетки с душистыми яблоками, озабоченно сновали пассажиры, потому что невозможно проехать мимо Кавказской, чтобы не купить огромный арбуз или пяток ароматных дынек-«колхозниц».
В дверях нашего купе показался инвалид. За плечами у него мотался армейский сидорок, в руке был новенький, только из магазина чемодан.
— Вот что, товарищи, — усаживаясь рядом с нашим попутчиком, студентом, сказал инвалид, — уж не взыщите. Кого-нибудь из вас я побеспокою. Неловко мне на второй полке своей культёй махать.
— Пожалуйста, папаша! — засуетился студент и начал перекладывать свои пожитки на вторую полку.
— Видите ли, в расход вошёл, купейное место взял, — продолжал инвалид. — Что ж, думаю, хуже других я, что ли?! На выставку еду! Спасибо тебе, сынок.
Поезд тронулся. Вагон угомонился. Проводница постелила инвалиду постель, и он, покончив со своими дорожными делами, заскучал.
— Ты, молодой человек, никак студент? — повернулся инвалид к нашему спутнику.
— Студент.
— Домой или из дому путь держишь?
— Из дому. К старикам в Туапсе ездил.
— А учишься где?
— В Москве.
— В Москве — это хорошо! — одобрил инвалид. — Вот я тоже в Москву еду. Хоть рассмотрю её по-настоящему. А то в сорок первом, когда эта самая петрушка со мной приключилась, — он показал на деревяшку, — что там можно было увидеть? Эвакопоезд, вокзал. На автобусе два раза по каким-то улицам провезли. Вот и всё. А потом дальше, в Горький. Ну, теперь-то я своё возьму!