В тот последний день около кровати умирающего проповедника столпились самые фанатичные служители бога.
— Не пускай антихриста… в дом! Ни одной… красной тряпки… Они от чёрта… — хрипел старик, положив высохшую восковую руку на библию.
— Клянусь! — тихо ответил тогда Азов Гертер, и на его лице Эмма увидела то жестокое выражение, которое делало отца таким чужим.
Отлично помнила Эмма, как рассердились родители, когда она захотела вступить в октябрята и носить октябрятскую звёздочку.
— Не смей даже думать! — зашептала мать. — Всё это наваждение дьявола! На том свете за эту звёздочку черти будут вилами колоть!
Промолчала Эмма, но сколько раздумий пронеслось в голове! Почему же Зоя Николаевна, её любимая учительница, говорит, что носить звёздочку почётно? Почему она никого не пугает и ничего сама не боится? Почему так легко становится на сердце, когда Зоя Николаевна объясняет, что и бога и нечистую силу придумали сами люди? Сколько раз замечала Эмма: от тихих, спокойных и ласковых слов учительницы проходил её страх перед небом.
И не только ученики любили свою учительницу. Эмма видела не раз, как многие взрослые, даже председатель колхоза, заходили в школу, чтобы посоветоваться с её учительницей — коммунисткой Зоей Николаевной Лобко.
Кто же из них прав: мать или Зоя Николаевна?
Может быть, тогда-то в первый раз не поверила Эмма матери.
С этого дня изменилась жизнь девочки.
Вместе со всеми Эмма приходила в школу на сборы, вместе со всеми разучивала песни об Ильиче, читала книжки, кружилась в хороводе.
А дома по вечерам по-прежнему собирались молельщики. Плотно завесив окна и заперев двери, отец открывал библию, и начиналось богослужение. Дрожало пламя лампадок и свечей, чёрные тени плясали на стенах комнаты, на потолке. Страшно становилось Эмме в этом призрачном мире богомольцев. А отец, возвышая голос, всё громче говорил о каре господней, о муках грешников в аду, о царстве небесном для покорных и смиренных. И всё ниже склоняли головы молельщицы.
Вот у одной из них мелькнула в руках яркая обложка детской книжки. Но Эмма знает, что вклеено в тот переплёт, она уже один раз обманулась: заглянула в книжку, а там молитвы.
«Не солги, не обмани», — поучает отец, а сам знает, как замаскировать молитвенник. «Возлюби ближнего своего», — проповедует и тётка Марта, а чуть что не так, колотит свою дочь. «Нет, не так живут они, как проповедуют», — не раз думала Эмма.
Боясь гнева отца, Эмма тогда не посмела носить октябрятскую звёздочку.
А вступить в пионеры не побоялась.
В жизни каждого человека — взрослого, а иногда и ребёнка — бывают такие события, когда вся жизнь, пусть очень недолгая, как на большом экране, вдруг встаёт перед глазами.
Не могла сомкнуть глаз Эмма в ту ночь. Лежала тихо, не шевелясь. Эмма была хорошей помощницей матери в доме, внимательной нянькой младшим братьям, ею гордились в школе учительница, друзья.
«Что же я сделала?» — в сотый раз спрашивала она себя, перебирая в памяти события этого дня.
Утро было ясное, тёплое. И день обещал быть таким значительным, радостным. Огорчало только одно: скоро уже костёр, на котором будут принимать в пионеры, а галстука у девочки нет. Сколько раз Зоя Николаевна напоминала Эмминой матери о том, что нужно приобрести галстук, но мать всякий раз прибегала к разным уловкам: то некогда, то слишком крупные деньги — не хочется менять. При этом мать как бы невзначай оговаривалась и называла красный галстук то платком, то косынкой, то лоскутом.
Эмма понимала: не хотят родители, чтобы она стала пионеркой.
С двоюродной сестрой Валей, которой тётка Марта тоже не разрешила вступать в пионеры, Эмма пришла в магазин. Долго не решались девочки обратиться к продавщице: ведь у них не было денег!
Узнав, зачем пришли сюда школьницы, продавщица сняла с полки два пунцовых галстука, вложила в кассу свои деньги и отдала галстуки девочкам.
Быстро бежала Эмма к школе, и, словно перо жар-птицы, горел в вытянутой руке кумачовый галстук.
В тот день вечером высоко в небо взметнулось огненное пламя — первый Эммин пионерский костёр! Вместе с другими ребятами она произнесла слова торжественного обещания.
И теперь, когда от побоев горела спина, Эмма снова и снова про себя повторяла слова пионерской клятвы: «Торжественно обещаю.» клянусь!»
С трудом поднялась Эмма наутро, медленно сложила книжки в сумку.
Молчаливым взглядом проводил её отец до дверей. Ничего не сказал: был уверен, что его наука запомнится надолго.