А ещё через много лет другой курган был насыпан над могилой прошедшей с Бхулаком весь этот многотрудный путь Ави. К тому времени верховный вождь уже передал власть над новыми кланами ореев своим сыновьям, а сам старательно делал вид, что устал и одряхлел. Потом он вообще тихо исчез из тех краёв, оставив по себе хвост легенд, которые со временем становились всё более причудливыми и величественными.
Эпизод 3. Кони и змеи
Междуречье Иртыша и Ишима. Селение коневодов. 2889 год до н.э.
Ветер час от часу становился всё сильнее, сметал с земли снежную порошу, которая текла и катилась волнами — Бхулаку порой казалось, что он бредёт по поверхности волнующегося моря. Белое облачко на востоке, недавно ещё имевшее вид нестрашный и малозначимый, вдруг выросло в огромную угрожающую гору, неуклонно надвигающуюся на одиноко бредущего по степи человека. Вновь пошёл снег — сперва мелкие кружащиеся снежинки, но вскоре их сменили больно бьющие в лицо хлопья.
Теперь Бхулак пожалел, что не прислушался к предупреждению Поводыря об опасности резкой смены погоды и отправился в путь до селения, где собирался переночевать, надеясь, что опередит надвигающийся буран. Не опередил.
На мир опустился ледяной воющий мрак — словно ветер из преисподней перемешал небо с землёю. Он со всей силы толкал путника, стараясь сбить того наземь, обездвижить и воздвигнуть над ним студёный курган. Через некоторое время Бхулак понял, что идти дальше бесполезно — он всё равно не имел понятия, в какую сторону движется. Да сейчас слова эти — «стороны света» вообще полностью обессмыслились.
«Я могу ускорить тебя», — сообщил ему Поводырь, как обычно, не упомянувший, что эмиссар попал в эту передрягу, потому что не послушался машину — это было очевидно и так.
«А перенести?» — спросил Бхулак.
«При таких метеорологических условиях на местности это опасно для тебя — настройка транспортёра может сбиться, и ты погибнешь».
«Не надо меня ускорять, — оказался Бхулак. — Если не успею найти деревню, упаду в степи, когда всё закончится, и точно замёрзну».
«Что ты тогда будешь делать?»
«Выкопаю нору в сугробе и пережду непогоду».
«Это тоже опасно для тебя»
«Не так сильно, как бродить в буране», — возразил Бхулак и взялся за дело.
Сугробы и правда намело уже очень солидные и он стал руками и медным кинжалом выкапывать в одном из них убежище. Работа разогрела его, он сбросил теплый плащ из заячьих шкурок и застелил им вырытую нору, а сам завернулся в лежащее в вещевом мешке шерстяное одеяло и залез в убежище. Снег очень быстро замёл пролаз, от тепла человеческого тела температура в берлоге стала повышаться, стало волгло, но тепло. Время от времени Бхулак дорожным посохом пробивал в снегу отверстие для дыхания и, в общем, чувствовал себя неплохо. Мысли замедлялись, перетекали в видения — он засыпал. А вот это нехорошо.
Встряхнувшись, он сбросил с себя сон, вытащил из мешка полоску сушёного мяса и принялся её сосать, чтобы чем-то заняться. Одновременно он раздумывал над ходом миссии, которая привела его под снежный буран в степной глуши. После того, как отрасли ореев расселились на северо-западе континента, Поводырь посылал эмиссара с разными задачами в разные концы света. Все они так или иначе касались контактов и расселения народов — где-то надо было их ускорить, где-то наоборот пресечь, где-то направить в иную, нужную тьюи, сторону. Бхулак исполнял всё это со своей обычной вдумчивой добросовестностью, и сразу был отправляем на новую миссию. Так проходили столетие за столетием.
Вскоре Бхулак заметил, что цели его заданий всё дальше смещаются к востоку. Поводырь подтвердил, что это часть его стратегии подготовки важных событий в отдалённом будущем. И теперь Бхулак был на пути к своей очередной цели — дальним пустынным степям за высокими горами, где он должен стать своим для живущих там народов и вновь совершать какие-то важные вещи. Поводырь не настаивал на мгновенном переносе эмиссара туда, чему тот был очень рад — эту процедуру он переносил очень болезненно, и вообще-то, она была для его человеческого тела просто опасна. Так что путешествовал своими людскими ногами, а по дороге выполнял кое-какие мелкие миссии, касающиеся встреченных им племён.
О деревне, в которую он сейчас шёл, Бхулак не знал ничего, помимо того, что населяющий её народ называет себя лэвали, и, как и ореи, держит в загонах лошадей ради их мяса и молока.
Он уловил какие-то изменения в завываниях ветра и напряжённо прислушался. Так и есть — к ним добавился волчий вой. Совсем плохо: огонь он разжечь не сумеет, а защищаться от голодной стаи каменным топором и кинжалом у него долго не получится... Ветер стал заметно стихать, и это было бы прекрасно — но как только буран уляжется, сюда придут волки.
Собственно, они уже пришли — через отверстие для воздуха Бхулак слышал возню и поскуливание голодных зверей. Хищники явно пытались раскопать сугроб и проникнуть в убежище, снег таял и проседал под их горячими телами. Обнажив кинжал, Бхулак воззвал к Поводырю:
«Теперь-то ты можешь меня вытащить?»
«Могу, но это будет нецелесообразно».
«Что?!»
Один из волков был уже совсем близко, Бхулак изо всей силы ткнул в ту сторону острым концом посоха, послышался визг, зверь отскочил, но тут же в образовавшееся в снегу отверстие проснулась ещё одна оскаленная морда. Коротким выпадом левой руки Бхулак воткнул хищнику под челюсть кинжал и тут же его вытащил. Волчья морда исчезла, брызнув горячей кровью. Надо было вылезать и принимать бой — если Поводырь не торопится его спасать.
«Сейчас проблема будет решена», — заверила небесная машина, но Бхулак больше не слушал — с огромным усилием, помогая разрушать сугроб палкой, он поднялся на ноги. Словно восстал из могилы.
Буран стих совершенно и над заметённой степью вставал холодный рассвет. Раненый кинжалом волк издыхал, излитая им на снег кровь застывала прихотливыми узорами, словно зловещая татуировка. Остальные звери — их оставалось семь или восемь — кружили вокруг убежища, выбирая момент для нападения. Наконец один, видимо, самый храбрый или голодный, решился — коротко рявкнув, высоко подпрыгнул, норовя повиснуть на человеке, вцепившись тому в горло, однако наткнулся на выставленный посох и отлетел в сторону. Но и посох выскользнул из руки Бхулака, который выхватил топор и приготовился в безнадёжному бою. И тут положение изменилось.
Раздался резкий свист, и невесть откуда вылетевшая стрела пронзила одного из хищников насквозь. Тут же другая впилась в морду самого крупного седого волчары — вожака, который отскочил в сторону, воя от боли. А дальше стрелы полетели с радующей Бхулака частотой. Он ещё успел рубануть топором одного слишком близко оказавшегося к нему хищника, но вся стая, очевидно, осознав бесполезность драки, вслед за раненым вожаком исчезла среди огромных сугробов. На снегу, теперь ещё обильнее «татуированном» кровью, остались лишь три-четыре мёртвых или издыхающих волка.
Бхулак огляделся в поисках нежданных спасителей и увидел вставшие в трёх десятках шагов от его убежища сани, запряжённые лошадью, а не волом, — что само по себе было делом, до сих пор им невиданным. Да и лошадь казалась необычной — белой, словно тоже слепленной из снега, кое-где покрытым черными пятнышками. Ещё у неё имелась жёсткая стоячая грива. Эта небольшая коренастая и лохматая лошадка выглядела, тем не менее, очень сильной, да такой явно и была — поскольку доставила сюда массивные деревянные сани с двумя мужами на них.
Люди эти тоже были коренасты, скуласты, широколицы, со слегка раскосыми глазами, но белокожи. Надеты на них были расшитые узорами длинные полотняные рубахи, кожаные штаны, сапоги и распашонки из меха, на груди — ожерелья из медвежьих и волчьих клыков. У обоих луки, качество которых Бхулак уже оценил, а ещё он заметил на санях несколько копий с кремнёвыми наконечниками. И луки они из рук не выпускали, настороженно глядя на спасённого ими человека.