Дело обычное — чужакам не доверяет никто. Бхулак воткнул в сугроб топор, убрал за пояс кинжал и показал раскрытые ладони.
— Спасибо за то, что спасли меня, воины, — произнёс он на упрощённом смешенном языке, который понимали почти все народы степи. — Сегодня я не умер, благодаря вам.
Убедившись в миролюбии пришельца, незнакомцы тоже опустили оружие.
— Кто ты? — спросил один из них, постарше и покрупнее своего спутника.
— Меня зовут Бхулак, — он понятия не имел, как перевести своё имя на язык этих людей.
— Куда ты идёшь, Бхулак? — продолжал допрос старший.
Имел право — они стояли на их земле.
— По гласу бога моего иду я в далёкие страны.
Незнакомцы восприняли это совершенно спокойно — что же, вполне уважительная причина для дальнего путешествия...
— Меня зовут Енё, — представился наконец старший. — А это Карв, мой племянник. — кивнул он на молчаливого юношу. — Народ наш зовётся лэвали.
— Я слышал про вас, хозяева коней, — сказал Бхулак. — И шёл, чтобы переночевать в вашем селении. Примут ли меня там?
Вместо ответа Енё указал ему на сани, куда Бхулак и забрался. Лэвали побросали туда же и туши убитых волков, уселись сами и тронули лошадь.
— Мы ищем пропавший в буране табун, — заметил Енё. — Как найдём, поедем в посёлок.
Но долго им плутать по сугробам не пришлось: через несколько минут они наткнулись на небольшой табун, который пастухи, переждавшие буран вместе с конями в балке, гнали домой.
После того, как они переправились через небольшую замёрзшую речку с обрывистыми берегами, перед ними возникла поросшая хвойным лесом горная гряда, у подножья которой и стоял посёлок, каких Бхулак ещё не видел. И дело было не только в том, что он казался очень большим — крышами домов была усеяна почти вся долина. Эти большие круглые полуземлянки напоминали перевёрнутые корзины, а ещё — множество стоящих рядом огромных муравейников. И позже Бхулак понял, что сходство это ещё разительнее, поскольку все дома — многие десятки — соединялись подземными переходами. На самом деле большая часть деревни находилась под землёй, а наружу торчали лишь конусообразные купола жилищ, сложенные из добытых в горах сосновых брёвен, искусно уложенных, обмазанных слоем глины и покрытых сухой травой.
Суетившиеся вокруг домов люди издали тоже напоминали деловитых муравьёв, снующих по протоптанных между домами в снегу дорожкам. Были тут и лошади — много лошадей. В основном они таскали за собой всякие тяжести, вроде брёвен для ремонта пострадавших от вчерашней непогоды крыш. Но на самом деле коней тут было гораздо больше: когда они подъезжали к селению, Бхулак разглядел огромный загон для них, устроенный куске степи, ограниченном лесом и оврагами. Такие загоны имели и ореи, но Бхулак никогда не видел у них настолько большого — здесь содержались тысячи животных. Ещё несколько загонов поменьше примыкали к домам.
Люди радостно приветствовали возвращённый табун и с любопытством поглядывали на Бхулака. Взглядов враждебных он не заметил, что, в общем, было не слишком удивительным: лэвали славились как умелые воины, селения их были многолюдны и мало кто из врагов рисковал нападать на них. Так что, судя по всему, здешние люди привыкли к мирной жизни.
Сани остановились у одного из домов, украшенным конскими черепами.
— Здесь живёт мой род, — сказал Енё Бхулаку. — Зайди и этот дом станет твоим на столько, сколько ты захочешь в нём оставаться.
Склонив голову в знак благодарности, эмиссар сквозь распахнутые деревянные двери зашёл в ведущий внутрь узкий и низкий тамбур с несколькими земляными ступенями, хозяева последовали за гостем. Они оказались в полутёмном обширном помещении, явно нежилом: в нём сильно пахло лошадьми, да они тут и были — несколько маленьких ещё жеребят в загоне.
Пройдя дальше по подземному коридору, теперь уже оказались в настоящем людском жилище, наполненном обычными для него запахами, среди которых преобладал чад открытых глиняных очагов, дым от которых выходил в отверстие в куполе, к которому вела деревянная лестница. Здесь жило, наверное, несколько десятков человек, чьи пожитки — охотничье снаряжение, посуда и прочее — размещались в нишах, которые устроены были в глинобитных стенах комнат. Всё это очень напомнило Бхулаку родную Аратту.
Его усадили у очага, дали варёное мясо и шарики сухого творога из кобыльего молока, им же всё это следовало и запивать. После трапезы Енё указал ему на двухярусные нары у стены, приглашая отдохнуть. Бхулак по лестнице, тоже напомнившей ему Аратту, взобрался на верхнюю, где было тепло, а смрад ощущался не так сильно. Смертельно уставший, он мгновенно погрузился в долгий глухой сон.
Видимо, он проспал весь день и всю ночь, ибо, открыв глаза, увидел, как сквозь дымовое отверстие пробивались лучи рассвета. Дом просыпался для нового дня. Бхулак спрыгнул с нар, обулся и вышел наружу. Проходя по помещению с загоном для жеребят, он увидел, что юная девушка доит заведённую в загон лошадь. Та стояла тихо, терпеливо позволяя сцеживать молоко в сосуд с островерхим дном, которое девица зажимала между своих коленей. Дева с любопытством стрельнула на гостя глазами и вновь потупила взгляд, а тот отметил, что лицо её приятно на вид...
Утреннее солнце после полумрака жилища ослепило его. Снег сиял и искрился, словно пылал холодным пламенем, а люди существовали в нём наподобие бессмертных духов. Впрочем, волшебное это чувство длилось недолго — вскоре Бхулак вновь начал видеть всё более приземлённо: заснеженную равнину под утренними лучами, тёмные массы домов, занимающихся своими делами людей и лошадей.
Его заинтересовала ведущая куда-то коней группа мальчишек с лыжами за плечами, и он отправился за ними по одной из протоптанных в снегу дорожек. Так они вышли на окраину посёлка. Бхулак с большим интересом следил, как парни споро и привычно надевали на лошадиные морды приспособления для езды, причём сами животные относились к этому вполне спокойно. Бхулак вспомнил своего дикого Гхвера — вот тот бы нипочём не потерпел такого с собой обхождения, ибо носил своего хозяина по доброй воле. Похоже, лэвали и впрямь укротили этих диких зверей, и сделали это уже очень давно.
Взнуздав коней, они встали на лыжи и, уцепивший за длинные вожжи, начали понукать ими лошадей, которые бодро пошли по снегу, волоча за собой парней. Животные всё убыстряли ход, а мальчишки, перекликаясь звонкими голосами, ловко лавировали среди сугробов. Вскоре они исчезли за горизонтом.
Похоже, это была просто игра или соревнование, но таких игр Бхулак не видел никогда и нигде. Он задумчиво стоял, пытаясь представить, как ещё человек может использовать этих вольных зверей, коли те согласились ему покориться...
— Мать земли проклянёт их, — услышал он за спиной странный голос — высокий, но не женский.
Да и сам обладатель голоса выглядел необычно: с распущенными длинными чёрными волосами, но совсем безбородый, с лицом очень бледным, словно вовсе бескровным, в странном длинном одеянии — не мужском и не женском — расшитом узорами в виде треугольников, увешенном амулетами и полосками сыромятной кожи. В руке он сжимал длинный, волнистый, украшенный орлиными перьями посох-копьё с резной змеиной головой на конце — вместо раздвоенного языка изо рта у неё торчал острый кремнёвый наконечник. В общем, примерно так выглядят местные колдуны и прочие духовидцы, и дальнейшие слова незнакомца эту догадку подтвердили:
— Я Айце Открытый Череп, я говорю о здешних людях с богами и духами, — представился он.
Как и про пол, про возраст его тоже нельзя было сказать ничего определённого — может стар, но может и молод. Одно лишь казалось непреложным — тёмная и сильная воля, истекающая от него почти зримо.
— Я Бхулак, я гость среди лэвали.
Услышав ответ, колдун кивнул, показывая, что знает это.