Эмиссар направляет развитие цивилизации в желательном для Нации направлении. Для этого он становится лидером в разных человеческих обществах в точках бифуркации, где от его деятельности напрямую зависит ход истории.
Для расчета и координации таких операций на орбите планеты размещен искусственный интеллект типа Поводырь на базе космической станции. Он постоянно взаимодействует с эмиссаром, оказывая ему информационную и технологическую помощь. Он же занимается прогнозированием вероятностных линий развития обучаемой цивилизации, разрабатывает и координирует соответствующие стратегии и конкретные операции, которые поручаются эмиссару в виде текущих миссий среди разных обществ планетарного социума.
Симбиотическое взаимодействие Поводыря с эмиссаром позволяет на коротком промежутке ускорять его биологическое время до трех тысяч раз, а также транспортировать его тело-сознание в любую точку планеты или ближнего космоса в виде фотонного облака. Однако данные процедуры, как правило, вызывают постэффект в виде массированной депрессии организма эмиссара.
Кроме того, эмиссар активно размножается принятым у данного биовида способом, передавая нужный генетический код своим потомкам и имеет возможность инициировать их, делая своими агентами. Потомков он запрограммирован узнавать по исходящим от них биосигналам и по мере необходимости инициировать их, сначала запуская их генетическую программу при помощи встроенного в него звукового кода, а потом ставя перед ними выбор, сделав который, они или забывают о встрече с ним, или становятся обязанными исполнять все его приказы.
Примечание.
Принятая изначально у интендантских групп Нации практика принудительного подчинения эмиссара и его потомков позже была упразднена: у подвергавшихся ей разумных особей полностью отсутствовала инициатива и творческий подход. Экспериментально было подтверждено, что свободный выбор при инициации делает агентов куда более эффективными.
Южная Анатолия. Аратта. 5681 год до н.э.
Поднявшись на крышу, Ойно долго стоял, вновь переживая тяжёлый разговор. Нет, он, конечно, не думал, что мать легко отпустит его, но не ожидал от неё такой злобной решимости. А ведь он уже больше года пытался подготовить её принять его решение — сам принял его уже давно, когда Кхерс, друг его мёртвого отца, вернулся в Аратту из-за моря, чтобы позвать туда ещё людей. Как понял из разговоров с ним Ойно, в западных поселениях народа ар женщин брали у местных племён, обменивая или похищая, а вот мужчин не хватало. Но не хватало их и в Аратте, потому старейшие были очень недовольны прибытием Кхерса. Больше всего им хотелось просто прогнать его, а то и убить, но сделать это было трудно — он был славен среди мужей и вряд ли нашелся бы желающий поднять на него копьё.
Поэтому он пробыл в поселении целую луну, свободно приходил в дома, беседовал с жителями — и с Ойно тоже, а ушёл в сопровождении двух десятков человек, среди которых были и молодые парни, ещё не нашедшие жену, но не зависящие от других женщин, и вдовые охотники, и даже одна только что поженившаяся пара.
Когда они вышли за стены Аратты, старейшие с крыши прокляли уходящую женщину именем Триединой, но, кажется, совсем её этим не испугали.
Ойно очень хотел уйти с ними, но не мог: пока он не обзаведётся женой, власть над ним принадлежала матери. И вот теперь она сказала своё слово.
Юноша тяжко вздохнул, вбирая в себя привычный смрадный воздух посёлка: вонь от испражнений живых существ и гниющего мусора — всё это в изобилии громоздилось между домами, и по мостику из досок перебрался на соседнюю крышу.
Дом молитвы, который посещала его семья, находился крышах в десяти отсюда. Ойно бежал по ним, не обращая внимания на занятых своими вечерними делами людей. Добравшись до нужной крыши, он сказал сторожившему вход старику с копьём:
— Я пришёл умолить Триединую о вразумлении.
Сторож молча отступил, и Ойно спустился по лестнице внутрь святого дома.
Он был тут один. В белой комнате пахло свежей известкой и стояла звенящая тишина. Это святилище принадлежало третей ипостаси Триединой — возрождению, потому здесь везде были изображения быка, символа силы лона великой богини.
Усевшись на пятки и обратившись к ряду закреплённых на стене чёрных скульптур бычьих голов, скрывающих черепа мёртвых старейших, юноша стал бормотать заученные формулы молений. Хотя на самом деле он пришёл вовсе не к Триединой — отношения с ней у него как-то не складывались. Он жаждал увидеть отца.
Потому, быстро закончив молитвы, он встал и подошёл к глубокой нише в стене, где теперь был Таур. Ойно часто видел эту картину, но всё равно ощутил холодок потустороннего страха, когда на него взглянули десятки лиц ушедших людей Аратты. Юноша, конечно, понимал, что это были лишь отделённые у мертвецов головы, с которых птицы объели всё мясо. Служители домов молитвы обмазывали черепа глиной, искусно воссоздавая лицо умершего, потом раскрашивали — так, что получались новые головы людей, почти такие же, как при жизни. Но — не совсем такие... И это вызывало ещё больший страх и почтение.
Он нашёл голову отца — героическая смерть давала ей право быть здесь — взял в обе руки, и, вновь опустившись на пол, стал вглядываться в заменяющие глаза яркие камни. Такие же синие, какие были глаза Таура при жизни.
— Отец, отец, — шептал юноша, — научи меня, как поступить. Ведь ты сам хотел уйти за море — Кхерс сказал мне. Но женился на маме и решил остаться. Может, теперь я могу сделать то, чего ты не успел? Там чудесный новый мир, там может случиться всё, что угодно. Там путешествия, охота и сражения. А здесь... ничего здесь не меняется и не измениться никогда. Потому что старейшие этого не позволят.
— И это великое благо для людей ар, — раздался за спиной Ойно неприятный тонкий голос.
Ойно резко вскочил и обернулся, едва не уронив отцовскую голову. На низкой платформе позади него сидела огромная старуха, одетая лишь в шерстяной лиф, который не в силах был удержать её отвисшие до пупа груди, и передник, которого могло и не быть, поскольку он почти полностью скрывался под жировой складкой живота, возлежащего на необъятных ляжках. Её круглое лицо было бесстрастно, под жёсткими усиками змеилась холодная полуулыбка. Коричневатая кожа блестела от пота — Ойно и со своего места ощущал кислый запах.
— Прости, я не слышал, как ты вошла, старейшая Кхел, — юноша вновь сел на пятки и в знак почтения простёр к главе совета посёлка обе руки.
Он и правда не слышал, более того, не понимал, откуда она появилась: в дом был лишь один вход — по лестнице из потолочный двери, и старуха по ней точно не спускалась. Может, из потайной комнаты, о которых ходили слухи? Или просто возникла из воздуха?..
— Ты и не должен был, — снисходительно ответила Кхел. — Мужчинам многое не дано знать.
Ойно смиренно склонил голову — старуха обладала в Аратте непререкаемым авторитетом и вообще считалась воплощением Триединой. Она и правда была точь-в-точь, как статуэтка Матери, восседающей на двух леопардах и исторгающей из себя младенца-мир — такая стояла на домашнем алтаре в доме Ерати.
— Ведаю, о чём ты говорил с отцом, — произнесла старуха и юноша похолодел.
— Ты знаешь? — вырвалось у него.
Кхел усмехнулась.
— Неужели ты способен что-то скрыть от меня? Я вижу твои все мечты и мысли. И я их осуждаю.
— Но почему?
— Потому что Триединая во гневе явит тебе свой смертельный птичий лик, — зловеще понизив голос произнесла старейшая.
— Но чем я прогневал её?!
— Ты впал в ересь древних.
Уже второй раз за сегодня Ойно слышал это, но никак не мог взять в толк, в чём был смысл такого обвинения. Он почти ничего не знал о древних...
— Ты хочешь уйти в проклятую страну на западе, — обвиняюще заговорила Кхел. — Там, где мужчины управляют сами. Где в поселениях дома стоят порознь, а не прижимаются друг к другу, как должно. Где святотатственно держат в загонах телят, пока из них не вырастут быки и коровы, и пасут их, хоть эти звери посвящены Матери и должны быть свободны. Где расплавляют вязкие камни, которые Мать дала затем, чтобы из них делали священные предметы. Но на западе из них отливают инструменты и оружие. Там забыли о Триединой, и поклоняются Богу-зверю, посылающему молнии! Мужчине!