В частности, Бхулак получил информацию о месторождениях меди и золота в западных горах. Кроме того, в него был заложен алгоритм развития письменности на основе уже имевшихся систем пиктографии.
После чего эмиссар был вновь доставлен на планету, в Аратту. Его первый контакт с соплеменниками контролировался экспедицией с помощью нескольких дронов, способных дистанционно создать вокруг представителя силовое поле или нейтрализовать угрожающие объекты.
Южная Анатолия. Аратта. 5681 год до н.э.
Его воспоминания о том, что с ним происходило всё это время, были путаны, он плохо представлял, где был и что будет дальше. Хотя в его памяти теперь помещались и чёткий план действий, и множество других вещей, которых он до сих пор даже представить себе не мог. Но память — это одно, а разум — совсем другое, и вот он-то как раз отказывался вмещать в себя все эти невероятные знания о бесконечной чёрной пустоте с множеством иных миров и странных существ, где идёт вечная беспощадная война.
Тьюи сказали ему, что это душевное смятение скоро уляжется, а новые знания и умения придут в гармонию с его сознанием, что теперь он умнее и могущественнее всех людей, какие только есть в мире. Но это не радовало Ойно... нет, теперь Бхулака. Вернее, слово «радость» ни в малейшей мере не мог описать владевшие им сейчас чувства. Их бы никто не мог описать, потому что ни один человек не помнит самого важного события в своей жизни — момента своего рождения. А человек по имени Бхулак только что это и сделал — родился заново.
В его памяти всплывали картины невероятных домов, где с ним творили невозможные вещи. Ему было больно, очень больно. И страшно, много раз казалось, что он умирает, уже умер. Больше всего это было похоже на расчленение его тела на тысячи кусочков, а потом сборку его заново. Но он знал, что подобное происходит с избранниками духов, и терпел. А теперь с мимолётным любопытством подумал, куда исчез этот глупый парень, которого звали Ойно, который так хотел вырваться из Аратты, перечил матери, боялся великой старейшей...
Но что толку думать об исчезнувшем. Теперь он Бхулак и должен сделать первый шаг на своём новом пути. Хотя это оказалось трудно.
— Ты будешь пастухом всех людей, — сказали они ему.
Но разве об этом он мечтал, разве к тому стремился?..
Он стоял на том же месте, откуда тьюи забрали его (впрочем, он уже понимал, что то были не сами боги, а лишь их неодушевлённые слуги). И он откуда-то точно знал, что с тех пор прошло пять дней.
И ещё он знал, что именно должен сделать прямо сейчас, но почему-то медлил. Наконец, повернулся в сторону посёлка, шагнул — раз, другой. И пошёл, всё быстрее...
Ерати, уже почти смирившаяся с исчезновением и почти наверняка гибелью последнего сына, вскрикнула хрипло и коротко, словно птица над Местом смерти, когда заскрипела входная лестница и Ойно предстал перед ней живым и здоровым.
Но... разве это был её Ойно?.. Внешне он оставался таким же, каким и уходил несколько дней назад. Но когда он взглянул на мать, она увидела в его глазах другого человека — чужого и страшного.
Он ужаса прикрыв рот рукой, она молча смотрела на преображённого сына. Кажется, тот понял её состояние.
— Не бойся, мать Ерати, — голос, несомненно, был его, но Ойно никогда не говорил таким тоном — уверенным и каким-то приглушённым, словно он сдерживал в себе огромные силы, опасаясь выпустить их наружу. — Теперь всё станет правильно.
Женщина не смогла ничего ответить, однако, юноша, похоже, и не ожидал её ответа. Он подошёл к нише в стене, где хранились всякие старые вещи, и сбросил с себя всю одежду. В смутном дрожащем свете от очага и масляных светильников он казался явившимся из иного мира духом, а то и богом.
Он вытащил леопардовые передник и головную повязку отца и надел их на себя. В глазах Ерати это должно было быть страшным кощунством — сын не имел право носить эти вещи до посвящения. Но она смолчала.
А новый Ойно снял со стены массивное копьё Таура с широким кремнёвым наконечником и повернулся к матери.
— Пойди к старейшим и скажи, что я жду их на крыше главного святилища. — сказал он негромко, но тем же непререкаемым тоном. — Пусть приходят все, кто может — я хочу говорить с Араттой.
С этим словами он подошёл к домашнему алтарю, взял с него статуэтку Триединой и поднялся к потолочной двери.
Помедлив несколько минут Ерати бросилась вслед за ним.
По пути Бхулак отломил голову Великой Матери и бросил сломанную статуэтку в смердящее отхожее место между домами. Тьюи предупредили его не ниспровергать сразу достоинство Триединой — люди плохо переносили такие резкие перемены и стали бы сопротивляться. Но отказать себе в символическом жесте Бхулак не мог.
Он добрался до крыши самого большого святилища, в которое всё поселение ходило молиться в особо важных случаях, и стал терпеливо ждать, опершись на отцовское копьё. На эту и соседние крыши собираться любопытствующие люди: Ерати быстро разнесла известие о появлении считавшегося уже мёртвым сына. Вскоре пришла и она, но не подошла к Бхулаку, а остановилась в отдалении, в упор глядя на него.
Когда собралась уже порядочная толпа, явились старейшие — пятеро жирных старух во главе с Кхел. Видимо, они задержались, прося Великую Мать наставить их.
— Ойно, — заговорила Кхел своим тонким голосом, который, тем не менее, был настолько пронзителен, что его прекрасно слышали все собравшиеся, — ты осмелился надеть леопардовые шкуры, не пройдя посвящение! Это святотатство! Ты будешь жестоко наказан!
— Я больше не Ойно, — зычный голос юноши разносился над притихшей толпой. — Меня зовут Бхулак. Духи, подчиняющиеся богам, взяли меня в свой мир и посвятили в свои таинства.
— Отступник! — завизжала Кхел. — Именем Триединой приказываю убить его и бросить на съедение псам!
Ерати посмотрела на неё с ужасом, а в толпе начали тревожно переговариваться — смерть была крайне редким, почти невозможным наказанием для жителей Аратты. Изгнание считалось самым страшным из них.
Но Бхулак оставался абсолютно спокоен. Он знал, что хитрые механизмы тьюи следят за всем, что здесь происходит, и вовремя вмешаются. Да и сам ощущал в себе силы противостоять всему, чему угодно.
— Вы что стоите?! — надрывалась между тем Кхел. — Сейчас же убейте нечестивца, пока Триединая не пролила на вас огонь из Материнских Грудей!
Жители Аратты стали в ужасе переглядываться — последний раз вулкан с двумя вершинами, рядом с которым стояло поселение, извергался много сотен вёсен назад, но ужас перед гневом богини сохранялся в памяти поколений. Об этом вообще старались не говорить, но раз уж теперь глава совета старейших грозит этим, значит, дело действительно хуже не придумать и надо было повиноваться. Потому несколько мужчин, да и женщин, шагнули к Бхулаку, сжимая копья, глиняные булавы и каменные кинжалы.
— Старейшая, пощади моего сына, духи лишили его разума! — закричала Ерати, но никто её не слушал.
Один из мужчин с силой метнул в юношу дротик. И тут толпа исторгла вопль ужаса: вокруг Бхулака словно вспыхнуло и охватило его призрачное пламя. Достигнув его, дротик вспыхнул и бесследно исчез, а пылающий человек продолжал спокойно стоять.
Кто-то из наиболее смелых, впрочем, метнул копьё, ещё кто-то — камень. Всё с тем же результатом.
А Бхулак поднял своё копьё и заговорил:
— Рот мой имеет слова Триединой: народ ар должен уйти от её Грудей на запад и поселиться в новой стране. А поведу его я!
С этими словами он направил остриё копья на Кхел. Та взмахнула руками и попыталась что-то сказать, но не успела — вспыхнула зелёным светом, а когда на мгновение ослепшие люди прозрели, от верховной старейшей не осталось и следа.
— Совет старейших принимает волю Триединой? — повторился Бхулак к окаменевшим от ужаса старухам.
Те быстро закивали головами.
— Народ ар принимает меня как своего вождя? — вновь спросил юноша и люди стали падать перед ним ниц.