— Мать знает, — ответила она, отстраняясь. — Она знает всё.
— Не надо, Ави... — проговорил Бхулак, и в голосе его послышалась печаль. — Не надо тебе пытаться войти в реку моей жизни. Поверь, добра от этого не будет. Ни тебе, ни мне...
— Я знаю, господин, — проговорила она. — Ты идёшь путём тёмным и долгим, мне всё равно не поспеть за тобой. Но сейчас я могу помочь. Хотя бы выслушать, чтобы слегка облегчилась ноша твоя.
«А почему бы нет?» — подумал Бхулак. Всего, конечно, рассказывать не стоило, да женщина просто его бы не поняла. Но объяснить общее положение — дело другое...
— Ты права, — произнёс он, откидываясь на шкурах. — Я должен исполнить волю сил, которым служу.
— Я знаю, господин муж мой, — ответила Ави спокойно. — Знаю с того момента, как впервые тебя увидела — когда ты сражался за меня с тем воином. Благословение было на тебе, и Мать мне сказала: «Этот тебе муж». А потом я узнала, как давно ты ходишь по земле, и поняла, что тебя ведут боги.
Она никогда не говорила ему такого, но Бхулак не очень удивился — её проницательность иногда и впрямь граничила с колдовством. Поэтому он лишь сказал ей правду:
— Боги хотят, чтобы я увёл кланы на север.
Вроде бы, он никогда особенно не рассказывал ей о происходящем на круге, но она сразу всё поняла и тихо охнула.
— Кау захочет тебя убить, — сказал она после нескольких секунд молчания. — Он очень злой человек. Но и очень упрямый. Хочет быть верховным вождём и идти на восток. И ещё — он ненавидит Великую Матерь.
Последнее новостью не было — божественная покровительница Эраты расположением ореев не пользовалась. У самого Бхулака тоже — несмотря на то, что прошло больше двух тысячелетий, детство и юность свои в Аратте он помнил прекрасно. Эрата ведь была на неё очень похожа — даже их огромные посёлки, как и в Аратте, были защищены стенами, состоявшими из прилепленных друг к другу жилых домов... Но Кау и правда с особой ненавистью относился к многочисленным эратским пленникам, жившим теперь среди ореев. Из-за этого, собственно, у него были напряжённые отношения с Бхулаком — Кау презирал вождей, приближавших к себе бывших врагов. Впрочем, его положение сына вождя клана не позволяло ему вступать в конфликт с вождём полноправным, и пока ещё открытых стычек у них не было. Однако Бхулак понимал, что это лишь вопрос времени: Кау инстинктивно видел в нём соперника на пути к верховному вождеству.
— Тогда мне придётся убить его, — мрачно проговорил он.
— Остальные встанут на его сторону, — возразила Ави. — Если ты прольёшь кровь перед Вратами Солнца, пощады тебе не будет.
— У меня нет другого выхода, — сухо ответил Бхулак.
Конечно, ему совсем не хотелось устраивать междоусобицу, да ещё в священном месте. Хотя он помнил гораздо больше своих соплеменников, особенно вещи, о которых не любили рассказывать колдуны и жрецы. И на его памяти несколько стычек — по различным причинам — в этих скалах всё-таки случилось, так что первопроходцем в кощунстве он не будет. Тем более, первым нападать и не собирался.
Но вот сведения, сообщённые ему во сне Поводырём, очень его беспокоили.
— Кау сейчас в палатке духов — говорит с богом Грозы, — сказал он в пространство.
Ави молчала, но он знал, что она лихорадочно думает и неизбежно придёт к тем же выводам, что и он.
Она продолжала молчать, лишь теснее прижалась к нему. Наконец произнесла тихо, почти прошептала:
— Делай, что должен. Я помогу тебе.
Этого он не ожидал. Чем она может ему помочь?..
— Не надо Ави, — произнёс он. — Ты не сможешь. А если попытаешься, сама будешь в опасности — Кау ненавидит людей Эраты.
— Мать поможет, — твёрдо ответила она, и он понял, что переубедить её невозможно.
Что же, будет то, что будет...
Он скользнул рукой по её лицу, шее, подняв рубашку, ощутил округлую плотность гладкого плеча. Она подалась к нему, и он припал губами к её губам, его вторая рука нащупала под одеялом её ногу, провела по ней — уже не мимолётно, а сильно и решительно, нетерпеливо рванула вверх подол... Ави гибко повернулась, устраиваясь под тяжёлым телом мужа, сомкнула руки на его обнажённой спине и тихо простонала, когда он резким толчком вошёл в неё.
Осведомители Бхулака, которых у него было немало во всех кланах, сообщили ему, что Кау всю ночь просидел в палатке духов, вдыхая дым от сжигаемых на раскалённых камнях верхушек конопляных кустов, в тайном месте собранных верным Квеном, и прикладываясь к сосуду с маковым отваром, тоже изготовленным колдуном. Вышел на рассвете и удалился в большой шатёр, в котором ночевал вместе с отцом и их женщинами, и до сих пор не показывался — видимо, отсыпался после общения с явившимся ему в волшебных грёзах богом Грозы.
Пеку тоже пока не появлялся, и Бхулак воспользовался их отсутствием, чтобы попробовать убедить вождей направить кланы северным маршрутом. Однако все самые изощрённые его доводы разбивались о недоверие и откровенное нежелание следовать на север.
— Надо оставаться в родных местах, — горячо возражал на его речи Реуп, вождь клана Ворона. — Болезнь пройдёт, и наступят тучные годы, боги перестанут гневаться и жизнь снова станет привольной и правильной. Но если мы уйдём на север, то умрём от голода и холода — если нас не перебьют тамошние чудовища и людоеды.
— И, если мы уйдём, откуда будем брать там пшеницу, горох и ячмень, которые сеют для нас в покорённых селениях эратцев? И кто, как не они, будет делать для нас хорошую одежду и посуду?.. — вопрошал Бхег, возглавлявший клан Сайгака.
— И как можно оставлять без присмотра курганы, под которыми покоятся наши отцы и деды, и их отцы?! — взывал Куон, вождь собак.
Эти опасения были всеобщими, и поделать с ними Бхулак пока не мог ничего. Но тут из-за скалы, за которой был лагерь клана Волка, раздались истошные женские крики и вскоре оттуда появился Кау. На нём была накидка из волчьей шкуры с оскаленной пастью — знак достоинства вождя, который до того носил его отец, в одной руке Кау сжимал копье, а в другой нёс какой-то круглый предмет. Собравшиеся сперва не разобрали, что это такое, но Бхулак, обладавший куда более острым зрением, чем у большинства людей, разглядел, и понял, что бой начался.
Растолкав людей, Кау одним прыжком оказался в центре круга, у идола бога Грозы. Тут вожди, наконец, увидели то, что он держал в руке, и выдохнули от ужаса — это была голова Пеку, которую Кау держал за седые волосы! Лицо старого вождя было бледно, лишь слегка припачкано кровью, и величаво-спокойно, словно он спал.
— Слушайте, люди, Ореи! — проревел Кау. — Теперь я вождь клана Волка!
— Отцеубийца! Святотатец! Бог Грозы истребит тебя! — раздались со всех сторон выкрики, но Кау лишь презрительно усмехнулся.
— Истребит, говорите? — с этими словам он швырнул отцовскую голову прямо к подножию каменного идола. Толпа охнула.
— Видите?! — закричал Кау. — Это мой хвар! Бог принимает мою жертву и благословляет моё вождество!
Его размалёванное боевыми цветами лицо было ужасно — одновременно исполнено гнева и отрешённо, оно казалось копией лица каменного бога Грозы — с остановившимся пустым взглядом, острой бородой и вислыми усами. Кау вертел головой, высматривая угрозу, и четыре тугих косы на бритой, удлинённой искусственной деформацией голове, били по его плечам, извиваясь упруго, подобно чёрным змеям.
Уже взявшиеся за кинжалы и палицы вожди опустили оружие и задумались. А Кау, воспользовавшись их замешательствам, продолжал страстную речь. Он был похож на бегуна на крутом склоне, который несётся и не может остановиться, потому что иначе тут же упадёт и свернёт шею.
— Слушайте меня, воины-ореи! — от напряжения его кадык резко дёргался вверх-вниз, а глаза почти закатились — он словно бы до сих пор пребывал в священном трансе палатки духов. — Мой отец Пеку был стар и слаб, и бог Грозы избрал меня. Он наделил меня великим хваром, чтобы вести вас к подвигам и добыче! И я поведу нас на восток, туда, где восходит солнце, где живут племена, богатые медью! Мы отнимем у них их рудники и заставим их делать нам оружие — не за большие стада скота, как сейчас, а потому что они станут нашими рабами и станут отнимать медь у земли для нас! А потом с этим оружием мы пойдём дальше, к самому обиталищу богов, и покорим сказочные народы, которые живут там в богатстве и праздности!