Это был дом — красивый, но неживой. Он жил в ожидании, что вот-вот Айша и Дия вернутся и все расцветет вокруг. Зацветут клумбы и горшки под окном, зацветет сирень и яблони. А пока как бы не возделывалась земля, какие бы семена на нее не падали, цветов нет, и не будет.
В этом доме, во сне иногда Айша приходила к Эрлу. Такая красивая и неповторимая, живая и реальная. Она небо, наполненное солнечным светом, облаками и красками от бардового до темно-синего. Она море бескрайнее и вечное с волнами и пенным прибоем. Она весь мир спокойный и теплый. Только вот коснуться ее Эрл не мог, как ни старался. Но и этого было достаточно. Он купался во сне как в воде и слышал музыку ее вечно живого сердца. Каждый раз Эрл пробуждался от сна неохотно и тяжело. Он легко остался бы навечно в своем сне. Эрл часто ловил себя на мысли, на желании, чтобы все тело, плоть и кровь, что наполняет его, растворилось, обратилось облаком мельчайших частиц. Чтобы из всего этого кто-то свыше создал Айшу вновь. Ему не дано было знать, что когда-то так оно и будет. Лишь бы только Дия нашлась к тому времени. Поиски дочери, та причина, которая поднимала его на ноги. Ее нужно было непременно найти. Она их общее продолжение и надежда на будущее. Ранние, утренние часы единственный миг, когда Эрл улыбался. Он не позволял никому присутствовать при этом мгновении. Эрл встречал каждый раз рассвет с верой в то, что новый день все переменит.
Со временем Эрл решил, нет, не смириться, смириться он себе никогда не позволит. Он решил добиваться яростно и отчаянно своей цели вернуть Дию. Но в момент, когда затихали бои, он уходил далеко и проживал жизнь за двоих. За себя и за нее. Эрл много путешествовал. Он искал суровые края, дабы лишения, и невзгоды физической его сущности сравнялись с душевной болью. Чтобы тело взяло на себя часть страданий. По большей части то были холодные, пустынные, но безумно красивые места. Ему так было легче думать, что он где-то здесь по очень важным делам далеко от дома, где вечная зима и трудно выжить одному, а Айша там, где лето ждет его. Среди безжизненного льда и камня эти мысли согревали его там, где природа смелым и отважным людям являла свое величие. Эрл обретал красоту не столько для себя, сколько для нее в первую очередь. Стоя у края обрыва, лицом к противоположной стороне пропасти, где среди снегов высоко вверх вздымались скалы, а из камней вырывался и падал вниз водопад, Эрл кричал, раскинув руки в стороны: “Все это для тебя, любовь моя!”
Он постоянно чувствовал ее присутствие, она будто бы оберегала и помогала ему. Складывалось впечатление, что они живут рядом, но в параллельных мирах, отгороженных друг от друга непроницаемым, нерушимым и непроходимым стеклом.
Она оставила ему весь этот мир, таким как он есть, с массой своих недостатков, но вместе с тем безумно прекрасный. Она недолго была его частью, оставив очень красивый, но едва заметный след. Ибо, что наша жизнь пусть даже самая прекрасная сквозь призму веков?! Одно мгновение!
Теперь Эрл решился покорить пустыню. Причины его поступков скрывались во многом. Поиски Дии, столь огромная цель предполагает наличие могущественных союзников, коих Эрл намеревался обрести в лице кочевников. Поиск духовного равновесия и примирения с прошлым. И здесь пустыня ответила ему, она единственная кто понял и принял его боль.
Глава 3. Тронный зал
Тронный зал дворца Кимрады со временем как-то потускнел и значительно уменьшился в размерах. Вошедшему гостю ступить было негде из-за обилия предметов в беспорядке сложенных друг на друга. То были настоящие произведения искусства, дары, привезенные торговцами со всех концов света. Кованные из металла кувшины и блюда, инкрустированные драгоценными камнями. Расписные фарфоровые вазы и тарелки. Изысканные украшения, монеты, оружие. Мотки тканей и ковры самые разные, были даже такие, что меняли рисунок в зависимости от угла зрения. Деревянные, резные сундуки, столы и кресла. Тронный зал больше походил на тайную сокровищницу, чем на приемную государя. От богатства и разнообразия предметов разбегались глаза. Не смотря на собранные драгоценности, облицовка стен и потолка местами потрескалась. Расписанная тонкими и сложными узорами штукатурка выцвела и кое-где осыпалась. Лишь только трон падишаха оставался на месте мощным и непоколебимым символом власти государя. Он будто бы дерево врос корнями в каменный пол. Тропа, ведущая к нему, была сплошь усеяна плетеными кувшинами большими и маленькими. Сейчас на троне, как и многие дни до этого восседал Сахиб. Голова, его объятая дурманом, склонилась на бок. Правая рука, перекинутая через перила, служила опорой расслабленному телу. Огромный кубок, зажатый меж пальцев, слишком сильно наклонился. Вино кроваво-красной, тонкой струйкой проливалось на пол.