– А те, кто выпрыгивают, умирают?
– Я не знаю, я там не был. Живу себе и живу, чего пристал-то? – Вид Джона стал каким-то раздражённым.
Тут к нашей полемике присоединился третий.
Его буквально распирало от сумасшедшего смеха.
– Разве это жизнь? Вы только посмотрите вокруг? – Захлёбываясь слюной, он продолжал – Нет никого поезда… Меня нет и вас тоже нет. Мы не живём, а лишь подчиняемся условиям. Мы уже не мы и всё вокруг это лишь жалкая ложь во благо нашим проекциям.
– Как это так?– Я не поверил и даже подумал, что это безумие, какое бывает у Джона. Теперь оно переросло во внешний бунт человека, стоявшего напротив нас.
– Люди! – Закричал он на весь вагон. И пассажиры облепили его со всех сторон – Мы не живём. Всё это лишь нас подчиняет. Это не жизнь. Последняя миля не на остановке! Она за разбитым окном.
Его силуэт начал поглощаться массой похожих на него людей.
Тут он в момент пропал из виду. В одну секунду я услышал, как он разбежался и прыгнул в бездонный рассвет, размывающий вид деревьев.
– Нет! – Вскрикнул я, пытаясь его поймать.– Джон схватил меня за запястье и остановил мой бессознательный и бесполезный крик. В этот момент мне почему-то стало страшно за все те версии, которые, претерпев изменения, не смогли вернуться на свои внутренние рельсы.
– Он прав! – Воскликнули несколько голосов – Вперёд за ним! Здесь больше делать нечего. – И протестующая часть густой толпы начала выскакивать из вагонов.
Глава 9
Пару минут Андрей лежал на траве без сознания. В глазах промелькнул образ цыганки, которую он встретил этой ночью.
Его рука сильно болела и, опираясь на соседнею, встать представлялось более сложным делом.
Рожь пенилась в объятьях легкого ветра и, встав на ноги, он стал бежать так быстро, как только смог.
Пока он бежал, он вспоминал каждый переулок, на котором помнились и крепились разные несчастья. Крепкие слёзы оставались на поле, обиженные и брошенные слова вырастали в деревья. Из-за этого их так много в лесу. Из-за бесконечных обид и детских тревог стоял невообразимо сильный запах плохой памяти. Как будто природа сплела из них венки утешения и окружала старый детский дом, в котором никто даже не знал, что представляет из себя Человек.
В голове крутились воспоминания о том, как его могли бить или выгонять, говоря, что люди себя так не ведут. Оставлять на долгое время без еды и воды или упрекать в собственной ничтожности, за которой стояло неумение добиваться поставленной цели. Все эти крики перекликались в сердце и расстилались по полю, от которого так хотелось унести свои ноги, но почему-то так редко удавалось. Оставалось только грезить о том, что когда-то всё поменяется.
Столько свободы было в одном беге. Пока он бежал, не было ни детского дома, в котором он был не нужен, ни друзей, с которыми почему- то в последнее время не находилось общего понимания вещей, помогающих в жизни. И в этом долгом беге будто скрывалась вся та малая истина, которую человек способен обрести на пути к конечной станции.
Андрей добежал до небольшого утёса. Закат освещал обрыв, на котором была расположена деревянная скамейка, сделанная своими руками и старый дуб, в котором можно было отыскать старую трещину ровно посередине. На нём обычно мальчишки делали тарзанку. Только в этот раз хулиганское дело ещё не представлялось законченным. На ветке лишь располагалась верёвка, ждущая своего часа.
Тогда Андрей сел на скамейку у обрыва и начал пристально глядеть куда-то вдаль…
В его голове вдруг обрисовался один случай, как однажды какие-то люди оставили его в четыре года с чужими детьми. Они были незнакомы и у маленького Андрея доверия не вызывали. В этот день он понял, что взрослые тоже умеют предавать. И то мужское и женское лица, сопровождающие его первые четыре года, всего лишь проводники к нормальной жизни и к другому взрослому миру, в котором для него не было места.
В своих раздумьях Андрей не заметил, как сзади него сел старенький дедушка на скамейку. Он был совсем глухим, и это придавало благородства его характеру. Благодаря этому к нему часто приходили рассказывать тайны. За его немощность, его так и прозвали на всём селе Глухой Пётр. Он работал каменщиком и помогал строить в городе храмы и дома для всех нуждающихся. Любое мужское рукоделие было ему подвластно, но из-за своей глухоты он работал один. Также он строил кормушки и маленькие сооружения для птиц, оставшихся без дома. Всё это частенько украшало деревню и дома, в которых обитали местные жители.