А потому пять человек продолжали прилежно пережевывать повестку дня, пункт за пунктом, пока не изжевали ее в мочалку.
Зал для поединков был узким и очень высоким, звуки шагов гулко отражались от стен и потолка. В холодном, безжизненном, неизвестно откуда берущемся свете тускло поблескивали деревянные дорожки. Чиновник нагнулся, поднял ртутный шар, к которому многие уже десятилетия не прикасалась ничья рука, и вздохнул.
На какое-то мгновение зеркальная поверхность шара отразила чистые, безо всяких отметин кончики пальцев. Ундина вытатуировала свою змейку после последнего сканирования – ни у одного из чиновников, разгуливавших по Дворцу Загадок, этого украшения не было.
Вдоль стен тянулись узкие, обтянутые холстиной диванчики. Чиновник сел на один из них, взглянул на программированное отражение собственного лица в дуэльном шаре. Отражение маленькое, искаженное – и все равно ясно, что человек, на которого ты смотришь, заметно сдал.
Чиновник изготовился. Замахнулся. Изо всех сил швырнул шар, провожая его мыслью. Шар летел – и быстро, и вроде бы неспешно, превращаясь по пути в металлического коршуна, в кинжал, в грузную каплю раскаленной стали, в боеголовку, в струю кислоты, в копье, в шприц: семь обликов ужаса. Затем он врезался в лицо мишени и исчез. Манекен рассыпался.
В зале появился Корда.
– Твой стол сказал, что ты здесь.
Не глядя чиновнику в глаза, он сел на соседний диванчик. Помолчал.
– Вот же стерва. – В голосе Корды звучала искренняя горечь. – Это надо же так нам нагадить. В самом лучшем случае реструктурирование продлится полгода, а уж в худшем…
Он безнадежно махнул рукой.
– Не думаю, чтобы вы всерьез рассчитывали на мое сочувствие. Учитывая все обстоятельства.
– Я… да, я, пожалуй был сегодня малость не в себе. Выглядело, наверное, так, что я совсем с цепи сорвался. Я же знаю, что ты не сделал ничего такого, ну, из-за чего требовалось бы провести зондирование.
– Да, не сделал.
– Я же, собственно, понимал, что ты все равно выкрутишься. Слишком уж простенькая ловушка для такой хитрой лисы.
– Да. И это меня тоже удивило.
Корда вызвал к себе шар, взял его в руку и стал крутить, словно пытаясь понять принцип действия этого странного устройства.
– Я хотел, чтобы Филипп решил, будто мы не в ладах. С ним ведь происходит что-то странное. Последнее время я просто не понимаю его поведения.
– Все говорят, что Филипп прекрасно справляется с работой.
– Да, говорят. И все же с того времени, как я передал ему твой стол, возникло невероятное количество проблем. И не только с Каменным домом. Совет по культурной радиации буквально заходится истерикой и жаждет твоей крови.
– В жизни о таком не слыхал.
– Конечно, не слыхал. Я защищаю тебя от них и ото всех, им подобных. Дело тут в том, что Совет этот не должен был знать о твоем расследовании, ни сном ни духом. Странная утечка – организованная, скорее всего, Филиппом.
– А зачем бы это ему?
Корда переместил шар из руки в руку.
– Филипп – отличный парень, – неопределенно заметил он. – Сплетник, конечно, не без этого – и все-таки. У него великолепный послужной список. Он ведь заведовал контролем над человеческим клонированием – раньше, до того как наблюдательный совет решил организовать по этому направлению специальную секцию.
– Филипп уверял меня, что почти не знаком с человеческим клонированием.
– Он сидел на клонировании, а потом перешел в наш отдел. – Глаза Корды, окутанные сетью глубоких морщин, смотрели устало и цинично. – Посмотри сам, если не веришь.
– Обязательно посмотрю.
Хорошо, значит, Филипп солгал. Только вот Корда, он-то откуда об этом знает? От этого грузного, болезненного паука исходит острый, мертвящий холодок опасности. Оставалось только надеяться, что Филипп – и вправду предатель. Филипп, он, конечно, и ушлый, и хитрый, даже пройдошистый, все так считают, но перейти дорогу Корде… мысль эта пугала чиновника, он даже не стыдился своего испуга. Безобидный на первый взгляд фанфарон, однако за этой безобидной внешностью, за этими комичными жестами кроется холодный безжалостный блеск стального клинка.
– Начальник?
Голос чемодана звучал неуверенно, чуть ли не боязливо. Чиновник взял телефон. И впитал последнего агента.
Зеркальный коридор перекинул чиновника к транспортному центру, там он сел в капсулу, отправлявшуюся к крайнему пределу Дворца Загадок. Капсула скинула его у ворот, за которыми начиналась дорога – цепочка белых мраморных плит, уложенных конец к концу, как костяшки домино. Белая дорога в черные глубины ночи.
Над дорогой, и под ней, и по обеим ее сторонам сияли во всей своей славе созвездия – проекция изображений, поставляемых многочисленными, рассеянными по всей просперианской системе обсерваториями. Чиновник ступил на узкую мраморную ленту; за его спиной сверкала цитадель человеческих знаний, вдали возвышалась крепостная стена новых исследований. Впереди смутно различались крохотные фигурки других путников. До Внешнего круга было далеко, несколько часов личного времени, можно было догнать кого-нибудь, обменяться сплетнями, скоротать время в беседе. Можно – но не хотелось.
– Привет! Вы разрешите составить вам компанию?
С ним поравнялась миловидная женщина в шляпке с высокой, вздутой тульей и узкими полями. Чиновник попытался вспомнить, какой род деятельности символизирует этот странный головной убор, но не смог.
– С радостью. Они пошли рядом.
Впереди виднелись бесчисленные информационные причалы – длинные перпендикулярные ответвления, ведущие к крейсерам и транспортникам, пассажирским лайнерам и боевым станциям, застывшим в условном пространстве, вне зависимости от того, куда и с какой стремительностью неслись они в пространстве абсолютном, физическом. Причалы питались от информационных шин, проложенных под мраморной дорогой.
– Просто дух захватывает. – Женщина махнула рукой назад, где огромной массой расплавленной стали сверкал Дворец Загадок, без остатка поглотивший целое солнце. Составные части фантастически сложной структуры находились в непрерывном движении – орбиты реальных, физических станций меняли взаиморасположение, массивы и уровни смещались, разделялись и сплавлялись наново в неустанном реструктурировании знаний и законов. Вдали, у крайних пределов этого пламенного муравейника, еле различались Корделия и смертельно-холодная Катарина, закованные в хрустальную броню информации.
– Да уж, – кивнул чиновник.
– И добро бы все эти структуры создавались из информации статичной, хранящейся в памяти. Самое потрясающее в том, что они манипулируют сигналами испущенными, находящимися в пути. Задумаешься на секунду, и голова идет кругом. Такого просто не может быть, а в то же самое время – вот тебе, пожалуйста, смотри и убеждайся. Вот, скажем, вы – вы имеете хоть какое-то представление, как все это делается?
– Ни малейшего.
Чиновник не только не понимал, как это делается, но даже не имел права понимать – соответствующие технологии далеко выходили за рамки его допуска. Не при случайной попутчице будь сказано, именно эта загадка Дворца Загадок интересовала его больше всех прочих.
В конторе ходили слухи, что аппаратура Управления связи способна преодолеть световой барьер, что сигналы проходят миллионы миль мгновенно, а затем сбрасываются в память на время, соответствующее нормальному, со скоростью света, распространению от передатчика к лриемнику. Родственный, но и более смутный слух утверждал, что сам Внешний круг – не более чем удобная фикция, что никакого дальнего пояса астроидов нет и в помине, а все опасные экспериментальные полигоны разбросаны по Внутреннему кругу и межпланетному пространству, И Крайняя Фула придумана исключительно для успокоения общественности – так, во всяком случае, утверждала эта теория.
– А вот я думала-думала и в конце концов придумала. Хотите, расскажу? При передаче сигнала человек теряет свою самотождественность – вот задумайтесь хоть на секунду, и вы поймете, что это так. При скорости света время останавливается. А значит – вы никак не можете лично, внутренне пережить время распространения сигнала. Затем, когда сигнал уже принят, в вашу память закладываются заранее запрограммированные воспоминания о пути. В результате вам кажется, что все эти часы вы пребывали в полном сознании.