Чиновник попробовал себе представить такую картину и не смог, и пожалел, что не может.
– Да, интересно.
Он старался говорить равнодушно и тоже не смог – равнодушие получилось деланным, фальшивым .
– Поехали со мной,– сказала Ундина.– Брось ты свои летающие миры. Я научу тебя самым фантастическим вещам. Ты испытывал когда-нибудь оргазм, длящийся три дня подряд, без передышки? Я тебя научу. Ты беседовал когда-нибудь с Богом? Думаю, Он не откажет, Он же помнит, что за Ним остался небольшой должок.
– А Грегорьян?
– Плюнь на Грегорьяна. – Ундина крепко, до боли, обняла чиновника. – Я покажу тебе полночное солнце.
Чиновник болезненно ощутил в себе некий негнущийся, холодный и жесткий, стержень, не позволявший ему поддаться уговорам Ундины улететь вместе с ней на сказочные блаженные острова. Он хотел – и не мог. Не мог оставить охоту незаконченной. Не мог забыть о долге.
– Не могу, – сказал чиновник. – Мне поручили дело, мне доверяют, я не. могу обмануть людей. Вот разберусь сперва с Грегорьяном и тогда уж…
– Да? Ну и прекрасно. – Ундина сунула ноги в сапожки. Великолепная иносистемная обувь сама собой плотно обтянула щиколотки и икры. – Извини, пожалуйста, но я тороплюсь.
– Не надо так, Ундина.
Ундина надела и застегнула ярко расшитую куртку.
– Мне нужен один день. В крайнем случае – два. Скажи мне, куда ты едешь, и я тебя найду. И тогда – делай со мной что хочешь.
Ундина отступила на шаг и смерила чиновника презрительным взглядом.
– Все мужики идиоты. – В голосе ее звенела ярость. – Да ты и сам, наверное, это заметил.
Не глядя, она подобрала с полу шаль, сброшенную несколько часов назад, накинула ее на плечи, завязала.
– Я не терплю всяких там отговорок и дополнительных условий. Да – нет, только так можно отвечать на мои предложения.
Ундина подошла к двери.
– И предложения эти не повторяются.
Она ушла.
Чиновник присел на край кровати. Ему показалось, что простыни сохранили запах ее духов. Было очень поздно, но снизу все еще доносились крики и смех – двойники, привыкшие жить по внепла-нетному времени, продолжали веселиться.
Чиновник немного посидел и заплакал.
12. СТАРОЕ ШОССЕ
Ты как пыльным мешком стукнутый. Негромкий рокот двигателей напоминал сытое кошачье мурлыканье, флаер летел на юг. Сиденья были глубокие и мягкие, как в ложе оперного театра. Через некоторое время Чу повторила попытку.
– Сколько я понимаю, ты провел эту ночь в приятной компании. Могу только позавидовать.
Чиновник героически смотрел вперед.
– Не хочешь говорить и не надо, как-нибудь перетопчемся. – Чу сложила руки на груди и откинулась на спинку. – Я проторчала в этой хреновине всю ночь без никого, не с кем было словом переброситься – проторчу еще и утро, что со мной сделается.
Тауэр-Хилл остался далеко позади, превратился в маленькое неразборчивое пятнышко. Серые облака соскальзывали с Пидмонта и неслись к Океану над лесами, багровыми, как кровоподтек. Лес кишел бегемотами. Чувствуя непонятный, непреодолимый зов, они суетливо вылезали из грязных нор и слонялись по лесу, чудовищно раздутые от детенышей, которые родятся только после их смерти, в щепки разносили деревья. Дикие твари, встревоженные и обреченные.
Роль пилота исполнял чемодан – чиновник подключил его прямо к органам управления в обход автономной системы. С чемоданом и надежнее, и проще – поправки к курсу можно вводить голосом, безо всяких там кнопок-ручек. Бегемоты валили лес абсолютно бесшумно – двойной, с вакуумной прослойкой фонарь задерживал все внешние звуки, в кабине слышались только убаюкивающее мурлыканье двигателей да негромкое гудение аппаратуры.
И вдруг Чу, пребывавшая все это время в сонном оцепенении, встряхнулась, ударила ладонью по приборной доске и рявкнула:
– А это еще что такое – там, внизу?
– Геданк, – сообщил флаер. – Прибрежный поселок, пристань, сто двадцать три жителя. Самый восточный из региональных эвакоцентров для…
– Да знаю я этот Геданк! А вот что мы здесь забыли? Мы же летим обратным курсом. – Чу крутила головой, пытаясь сориентироваться. – Мы же летим на север! Как это вышло? Почему мы снова над рекой?
С высоты плывущий по реке телятник казался игрушечным корабликом, эвакуаторы, суетившиеся на палубе, – маленькими черными жучками. К югу от поселка виднелись жалкие останки лагеря для переселенцев. Вяло хлопала по земле сорванная с кольев палатка, похожая сейчас на какое-то издыхающее чудовище. Рядом с пристанью – прямоугольные загоны, битком набитые переселенцами. По сходням на телятник течет тоненькая людская струйка – ну как же, ведь каждого несчастного нужно проверить и записать.
– Заходи на посадку, – скомандовал чиновник. – Ну, скажем, на то поле с дынями, к западу от поселка.
Флаер широко расправил крылья, выкинул тормозные парашютики и начал снижаться.
Как только его колеса коснулись земли, белесые дыни внезапно вытянулись, выпустили крохотные лапки и бросились врассыпную, не дав даже толком себя рассмотреть. На поле не осталось ничего, кроме пожухлой травы; скоро эту траву будут щипать рыбы. Вдали виднелись покосившиеся навесы и обшарпанный, с провалившейся крышей и черным проемом вместо двери сарай. Все готово к приему новых жильцов, подводных фермеров или водяных мышей, кого уж там пошлют боги прилива. Фонарь мягко ушел назад, спрятался в корпусе флаера.
И сразу в кабину ворвался ветер, налетавший, казалось, одновременно со всех сторон. Воздух резвился, как веселый лопоухий щенок.
– Ну и? – повернулась Чу.
Чиновник извлек из чемодана тонкую металлическую трубку. Подкинул ее в руке и направил на Чу.
– Мотай отсюда.
– Чего-о-о?
– Тебе, полагаю, приходилось видеть такую штуку. И ты хочешь, чтобы я ее применил. Вылезай.
Чу посмотрела на блестящий, совсем безобидный с виду предмет, на крохотное, словно от укола иголкой, отверстие, направленное прямо ей в сердце, затем перевела взгляд на непроницаемую маску чиновника. Короткий удар костяшками пальцев, и флаер распахнул боковую дверцу. Чу выбралась наружу.
– Сколько я понимаю, ты не намерен объяснить мне, в чем дело?
– Я полечу на Арарат без тебя. Ветер дул Чу прямо в лицо, немилосердно трепал жесткие, как иглы дикобраза, волосы.
– А я-то думала, мы с тобой подружились.
На лице лейтенанта внутренней безопасности, решительном и некрасивом, не было ни малейших следов обиды – только искреннее недоумение.
– Подружились, – передразнил чиновник. – Продаться Грегорьяну, делать по его заданию подлости, докладывать о каждом моем шаге, а потом… Нет, какую же надо иметь наглость, чтобы после всего этого говорить о дружбе.
Чу застыла, каменный островок среди бушующего океана травы.
– Давно ты это знаешь? – И ведь никакой в голосе вины, никакого раскаяния – только удивление и любопытство.
– С тех пор, как Минтучян украл мой чемодан. В черных, узко прищуренных от ветра глазах – полное непонимание.
– Я знал, что отраву эту накапал мне кто-то из вас двоих. Сперва я грешил на Минтучяна. Но он – просто мелкий жулик, член шайки, подделывавшей археологические находки. И даже там он был на третьих ролях – отвозил товар в Порт-Ричмонд.
Он украл чемодан, чтобы возобновить промысел. Но грегорьяновские громилы успели уже убедиться, что чемоданчик мой не так-то и прост, все норовит сбежать и вернуться к хозяину. Минтучян этого не знал. Следовательно, он не работает на Грегорьяна. Следовательно, искомый предатель не он, а ты.
– Вот же мать твою! – Чу раздраженно сплюнула, зашагала прочь, но тут же остановилась и обернулась.
– Послушай, ты ведь совершенно незнаком с местной обстановкой и…