Снег падал так густо, что не стало видно деревьев. Мучительно болели пальцы ног.
– …Что делать при переохлаждении, слушайте наши рекомендации! – кричал телевизор. – Ни-когда не растирайте обмороженные участки кожи. Отогревайте ее постепенно, чуть тепловатой водой…
Голоса дикторов звучали возбужденно, почти экстатически. Их лица раскраснелись, глаза сверкали. Обычная реакция на стихийное бедствие – людей распирает сознанием собственной значимости, они считают каждое свое слово, каждое действие критически важным. Чиновник пробежался по каналам и нашел женщину, рассказывающую про прецессию полюсов. При помощи карт и глобусов она объясняла хорошо известный факт, что на Миранде наступает великая зима, что теперь планета будет получать меньше солнечной (просперской? просперианской?) радиации, чем прежде.
– …Однако неизбежно и наличие обратных эффектов – эффектов, которые сделают похолодание не столь резким. Тонкие механизмы отрицательной обратной связи, неизменно присущие природе, обеспечат…
Ручка телевизора стала холодной как лед, как раскаленный лед, чиновник не мог ее больше держать; сделав над собой усилие, он разжал онемевшие пальцы. Телевизор мягко провалился в снег, чиновник облегченно вздохнул и сунул ладонь под мышку. Он ковылял вперед, обхватив себя для тепла руками. В какой-то момент сзади раздались голоса, окликавшие чиновника по имени, но он шел не останавливаясь, голоса звучали все тише, пока не заглохли совсем. Он снова был один.
А потом он споткнулся и упал.
Чиновник упал с размаху, не успев выставить руки, и какой-то момент лежал неподвижно, почти наслаждаясь болью, охватившей все его тело. Правую руку и правую сторону лица он не чувствовал. Он не мог поверить, что дошел до такого жалкого состояния, не сумев совладать с сущей ерундой, каким-то там холодом. И постепенно понял, что пора возвращаться. Дальнейшее упорство бесполезно. Идти дальше – верная смерть.
Он поднялся на ноги, покачнулся и чуть не упал снова. Вставая, он слегка развернулся и не был теперь уверен, где тут “вперед”, а где “назад”. Снег валился сплошной массой, залепляя глаза. Чиновник почти ничего не видел. Слева и справа – смутные, еле различимые серые полосы, скорее всего – деревья. Отпечаток тела уже исчез, начисто, словно его и не было.
Чиновник пошел назад.
Собственно говоря, это была игра в орлянку – с равной вероятностью могло оказаться, что он идет назад, к флаеру, и вперед, может быть, к Арарату, а скорее, – к смерти. Чиновнику хотелось бы выбрать путь как-нибудь получше, ненадежнее, но он не знал, как это сделать. Он совсем потерял ориентировку, да и голова что-то плохо думала. Он не чувствовал сейчас ничего, кроме острых клыков холода, вонзавшихся, кажется, уже в самые внутренности. Его лицо окаменело, каждый шаг давался с огромным трудом – ледяные иглы боли пронзали мышцы ног, делали их жесткими, непослушными. Чиновник сжимал зубы и шел. Назад?
Через какое-то совершенно неопределенное время он понял, что точно идет не в том направлении – иначе давно наткнулся бы на брошенный телевизор. Мысль, что столько трудов потрачено понапрасну, даже во вред – ведь теперь путь к спасению стал еще длиннее, – ужасала. Чиновник гнал эту мысль сколько возможно, но был в конце концов вынужден признать свою ошибку.
Он повернул назад.
Илогда чиновнику казалось, что он оглох, – такая тишина окутала заснеженный лес.
Ступни давно уже не болели – чиновник просто перестал их чувствовать, но теперь онемение распространялось выше, захватывало икры. Безумно болели глаза. И лоб – наверху, у края волос, и вроде как внутри. Голова гудела, дьявольские голоса наперебой бубнили какие-то непонятные, лишенные всякого смысла слова.
А потом парализующая немота поднялась еще выше, колени чиновника подломились, и он упал.
И не поднялся.
Чиновник лежал, неспособный пошевелиться, лежал очень долго, только эта длительность измерялась не временем, а чем-то другим. Он слышал звуки машин, которых здесь не было и быть не могло, и понимал, что это – галлюцинация. Он начинал ощущать блаженное, умиротворяющее тепло. Вот и по телевизору про это что-то такое говорили. Да вставай же ты, ублюдок, думал он. Ты обязан встать. Откуда-то издалека донеслось равномерное поскрипывание, а затем чиновник увидел сапоги, пару черных кожаных сапог, прямо перед своим лицом. Крупный, широкоплечий человек присел на корточки, подсунул под чиновника руки, поднял его с земли и встал. Снег валился не переставая, но теперь сквозь серую пелену смутно различалось оранжевое пятно – грузовик, или вездеход, или что-то еще в этом роде.