...Зоров не помнил толком, как они закончили обед, как пили какой-то удивительный золотистый напиток с грустным привкусом заката, как остывающий диск Джанга медленно опускался к горизонту, увеличиваясь в размерах, словно расплывался в широкой добродушной улыбке... потеряв где-то Дональдсона (или он сам скорее всего деликатно "потерялся", улучив момент), они брели по берегу океана, взявшись за руки. Дворец и пляж остались далеко позади, и они были вдвоем... но не одни. Потому что рядом было небо, еще синее, но уже чуть потемневшее, и оно обнимало океан, такой же синий и тоже слегка потемневший, и были волны, качавшие теплое рыжее солнце, и нежная прозрачная тень уже близкого вечера окутала противоположную часть неба и земли, и все это великим откровением снизошло на них. Они не заметили, как солнце утонуло в океане, как первые звездочки робко зажглись на темном бархате неба, украсив его узорами незнакомых созвездий, и звездная поступь ночи застала их врасплох.
- Ночь... - прошептала Джоанна. - Как быстро наступила!
Зоров молча поцеловал ее. Она лежала на изгибе его руки, глядя в зенит, а он смотрел в ее глаза, вобравшие астральную бесконечность Вселенной. В них вспыхивали и гасли звезды. Во дворец они вернулись за полночь. Поднявшись на крышу, еще некоторое время постояли на смотровой площадке, любуясь прихотливым мерцанием океана, до краев залитого звездным серебром.
- Мне кажется, что все это мне снится, - прошептала Джоанна. - В жизни не бывает так хорошо. И я боюсь, что проснусь и все исчезнет. И ты, и эта ночь...
- У меня тоже еще не было такой ночи. Она прекрасна.
- Она не просто прекрасна! Она... как чудесная, пронизанная звездным светом музыка! Слышишь?
- Да, малыш. Это звезды поют тебе серенады.
- Не мне - нам! Это все оттого, что мы вместе. А знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? Летать! Летать, плавать в этом невесомом сиянии, раствориться в нем... И чтоб ты был рядом.
Зоров почти непроизвольно взглянул на часы, и у него все сжалось внутри. Ну как, как ей сказать?..
- Мы обязательно полетаем вместе, малыш. Только днем. Сейчас, к сожалению, мне придется это сделать самому.
- О чем ты?
- О работе. Я ведь прибыл сюда работать, ты же знаешь. И мы говорили с тобой об этом на звездолете. Не сердись, прошу тебя.
Джоанна долго молчала. Потом тихонько вздохнула и проговорила:
- Все верно. Я помню. И все понимаю. Пойду-ка я спать.
Она повернулась и зашагала к лестнице, чуть наклонив голову и ссутулившись. Зорова точно по сердцу полоснуло. Он одним прыжком догнал ее, взял за беспомощно поникшие плечи, развернул...
- Малыш, ну не надо так! Ты же обещала помогать мне! Вот и помоги мне тем, что улыбнись хотя бы... и удачи пожелай. Ты не представляешь, как это важно для меня!
Она обвила руками его шею, прижалась всем телом, горячие губы коснулись его губ и зашептали торопливо, обжигающе:
- У тебя будет удача, родной... У тебя не может быть неудачи теперь, потому что я... я люблю тебя. Саша, милый мой, я люблю тебя, и если уж не я, то моя любовь поможет тебе, ты сделаешь все, что должен, и так, как надо. Да, я хотела, чтобы эта ночь была нашей вся, до остатка, я мечтала выпить ее вместе с тобой, как бокал колдовского вина... Но, кажется, так даже лучше. Я должна побыть одна, подумать обо всем... А завтра мы снова встретимся.
- Сегодня. Уже сегодня. Сегодня утром, - шепнул Зоров ей на ухо. У него кружилась голова от ее слов.
- Да, сегодня. Ну, я побегу. Не провожай меня. И удачи тебе.
Джоанна еще раз крепко-крепко прижалась к Зорову, нашла его губы... Потом она исчезла, а он еще несколько минут стоял, улыбаясь беззащитной, глупой, счастливой улыбкой.
Даже очутившись в своем номере, Зоров все никак не мог прийти в себя. Вначале он попытался как-то совладать с собой, сконцентрироваться... и вдруг понял, что ничего этого не нужно. Нервы и мышцы пели, заряженные энергией, ее не надо было вызывать и концентрировать, а лишь направлять... что он и сделал. И тело послушно и сразу переключилось на режим мгновенно точных рефлексов. Он был готов к действию. И он начал работать - точно и быстро, но без спешки и торопливости, что могли сбить с ритма, которому подчинялось тело и пульсирующая в нем энергия. Прежде всего он врубил блок активных помех. Ухмыльнулся. Мысль о местонахождении блока в который раз развеселила Зорова. Продолжая улыбаться, он открыл доселе запертый второй чемодан и извлек одежду, в которой ему сейчас предстояло работать. На сленге "призраков" она называлась "шкура" и напоминала одеяние японских ниндзя. Вполне понятно, что сходство было чисто внешним, поскольку технология XXVI века позволила добиться кое-каких штучек, о которых ниндзя прошлого могли только мечтать. Материал "шкуры" обладал фантастической прочностью мономера, переменным коэффициентом трения скольжения и автомимикрией в весьма широком диапазоне излучений. Второе свойство материала "шкуры" позволяло ее обладателю по желанию превращаться, образно говоря, из неуловимо-скользкого угря в рулон наждачной бумаги. Третье свойство роднило "шкуру" с десантным комбинезоном "камуфло", обладавшего такими же хамелеонными возможностями; однако "шкура" была гораздо легче и совершенно не стесняла движений. Облачившись в "шкуру", Зоров опоясался широким ремнем с дюжиной хитрых кармашков, в которых находились еще более хитрые "штучки-дрючки", чуть повыше затянул пояс-антиграв (в двух поясах было не совсем удобно, но с этим приходилось мириться), натянул перчатки и надел легкие, похожие на мокасины туфли. В глаза Зоров вставил "смотрелки" - особые контактные линзы, позволявшие, при желании, видеть в диапазонах излучений от радиоволн до гамма-квантов. Теперь он был экипирован почти полностью, за исключением оружия, которого он в первую вылазку решил не брать (плазменный резак не в счет). Закрыв чемодан и спрятав его на место, Зоров критически оглядел себя в зеркало. В мягком янтарном сумраке, царившем в гостиной, "шкура" приобрела желтовато-коричневые в нежно-золотых разводах цвета. Узнать его теперь вряд ли кто-нибудь смог, разве что по фигуре, поскольку в прорези обтягивающего голову капюшона видны были только глаза, да и то измененные контактными линзами.