– И не говори больше, – Ростислав очнулся. Встал, отряхнулся и ушёл в свою комнату, абсолютно ничего не говоря своей матери. Сев на кровать, он согнулся, опустил руки на лоб, прикрепив согнутые отбитые об паркет локти на колени. Он уныло и в отчаянии прошёлся взглядом по своим ногам и рукам: там синяк, тут синяк, там мозолей пара, здесь порез. У многих, да и у себя он уже вызывал впечатление как от местного хулигана и задиры. Не может наладить отношения с матерью, ругается со сверстниками, учится, правда, хорошо. Но это уже не его заслуга, а его склонных к математике способностей.
– Бурков, к доске, – в плохом настроении всё время повторял Дмитрий Алексеевич, дабы больше показать неумелым ученикам о том, как надо решать примеры, а не чтобы Ростислав чему-то научился. Тот нехотя подходил, решал всё за минут 5, и с таким же кислым лицом уходил к себе на место. Уже без него Дмитрий Алексеевич хвалил его и ставил в пример всему классу. Лицо его не изменилось и при прохождении первого семестра на идеальные оценки.
Дима вспомнил про бедного мальчика. В последний раз он его видел, печально стоящим у своего дома вместе со своей миниатюрной собачонкой, тоже выглядевшей грустновато. Серые дома, серые собачьи глаза, такие же серые и заплаканные глаза Ростислава. Тот, уловив взгляд Дмитрия Алексеевича лишь притворился, что и в помине не знал, кто он. Печальная картина привела к неприятной чешущейся дрожи, пронёсшейся по спине Димы. Тот задёргался. И не только от давящих на совесть мыслей, и того взгляда Ростислава, но и от каких-то беспокойных звуков. Дима, уже как 10 минут пялившийся на своё отражение в окне повернул лицо на шайку музыкантов и ошалел: Ярослав что-то кричал испуганным людям, находящимся за дверьми, ведущими в соседний вагон. Те ему отвечали истеричным визгом. Оповещатель, казалось уже каким-то траурным тоном произнёс:
– “Измайловская”. Следующая станция “Первомайская”.
– Дмитрий Алексеевич, вот вам ваша тетрадь, а сейчас мне не до этого. И да. Друг мой, ваши нелестные высказывания обо мне и об помощи моей дочери неуместны ни в каком виде. Вы даже не представляете, сколько я тружусь для того, чтобы обеспечить моей родной девочке счастливый кусочек детства, из-за некоторых очень печальных обстоятельств мне приходится работать одному. У меня всё, а сейчас надо разбираться, что произошло. Какая-то паника.
– И поезд долго не едет, – добавил нахмурившийся Кирилл.
– Кто-то по поезд лёг! – выкрикнул Ярослав, – вот те на! И что остаётся делать?
– Давайте выйдем, и посмотрим, что там, – спокойно предложил Кирилл.
– Вот сам и иди, мне и так нервов предостаточно угробили, – у Ярослава за время сегодняшней произошло много неприятностей. Сначала эта неудачная встреча с давним другом, теперь кто-то аж под поезд бросился.
Решили ждать развития событий. Ярослав обзванивал всех, кого только можно, Кирилл всё в таком же спокойном расположении духа молча крутил кудри на своей голове. Казалось, ему было совсем не до того, что происходило вокруг него. Дмитрий, терзаемый тоже чем-то из вне, решил отвлечься на Кирилла, спросив:
– И тебе абсолютно нет дела до того, что там человека буквально по рельсам размазало? Не понимаю тебя.
– Вот тут я с вами соглашусь, – добавил Лев, – Кира!
Лев звонко пощёлкал пальцами у лица Кирилла.
– Кира! Слышишь меня?
– Уже новость и сводки есть, – ответил мальчик
– О чём?
– Кто умер.
– Так кто?
Лева нетерпеливо затопал на месте вокруг Кирилла.
– Ростислав....какой-то. Погодите…
– Какой-какой? – Слава навострил уши.
– Бурков.
На минуту воцарилась невнятной эмоции пауза. У Славы в мыслях не было ни одной капли сочувствия, лишь ненависть к Диме. Только в данный момент Ярослав осознал всю ту боль и уныние, что Митя причинил ему своими родительскими укоризнами. Он был готов схватить того за шею и тоже бросить его прямиком за борт. Прямиком, без лишних сомнений. Дима похолодел, как кусок льда. Меньше всего он ожидал кинутого под поезд отличника, его лучшего студента. Буквально перед его носом вынашивались мысли кинуться под поезд, а он их не замечал из-за своих мелькающих сверчков, более важных для него дел. Отныне, среди тёмно-синих облаков, испачканных кровью молчаливых рельс, даже не заметивших, что на них закончилась чья-то жизнь, спит спокойным сном Ростислав Бурков, с растрёпанными белоснежными волосами, в порванных колготах и одетых поверх них брюках. А рядышком с его белой рукой лежит изогнутая беспощадными колёсами шпага.