«Я не хочу, что бы он догадывался о твоей свободе».
«Не понимаю».
«Естественно».
«Я не уйду с Охотником, если ты опасаешься этого». — Не веря догадке, пообещала, ожидая в ответ нечто насмешливое, вроде: «»никого не держу«» или чего-то подобного.
«Опасаюсь. — Ответил его взгляд честно. — Именно потому не прекращу. Я не доверяю вам, смертные».
Если бы не серьезность предыдущего признания, точно бы буркнула вслух нечто грубое.
Так, втроем, мы провели весь день. Росни пришел по просьбе принца Сейлина: не так давно патруль из Детей его рода принес гномьи памятки. Теперь Охотник должен был унести их на Трабб. Обычное дело для Охотника.
— Всего хорошего, принцесса. — Радушнее, чем требовала искренность, попрощался Росни. И, едва лишь Эллорн отвернулся за какой-то надобностью, с предельной серьезностью, очень тихо, одними губами, мне: — Если понадобится помощь, ты знаешь к кому обратиться.
— Обязательно, Росни. — Растерявшись, как и в первый раз, поблагодарила, старательно отворачиваясь от слишком пристальных взглядов вернувшегося принца.
Росни ушел, мы проводили его до самых рубежей Города. Возвращаясь в сумерках, горько поддела Эллорна, когда тот попытался поправить рвущуюся с моих плеч под порывами ледяного ветра накидку:
— Расслабься, эйльфлёр. Представление окончено.
— Вежливость никому не вменялась в вину. — Спокойно возразил тот.
Хотелось спросить: «а лицемерие?» но не спросила, и даже не позволила мысли выплеснуться в ментал. Лицемерием было бы утверждать, что мне неприятна его забота. Всё равно никто никого не обманул, как ни старался, — так мне казалось.
Он несколько раз уводил меня дальше в Зачаровень, к восхитительному водопаду. Места вокруг восхищали, как, впрочем, все места в Зачаровне: огромная масса воды, падая с головокружительной в прямом смысле высоты, красиво разбивалась внизу, навевая мысли о немирности мира. Река, прежде чем отпустить воды в свободное падение, ныряла в узкий канал, обрывавшийся отвесно. Широкие каменные насыпи совершенно точно искусственного происхождения по обеим сторонам вверху, у начала водопада манили неудержимо; забыв про страх перед высотой, влезла по огромным валунам в первый же раз, но долго остаться у ревущей бездны не смогла: задрожали руки и голос, сдавило виски. Эллорн просто на руках унес меня оттуда — глянув сверху, поняла, что вряд ли смогу спуститься самостоятельно.
— Зачем там эти столбы со ступеньками? Они почерневшие, наверное, в грозу в них часто ударяют молнии? — Спросила, в общем-то, просто затем, чтобы хоть что-то сказать. Каждый раз, когда нам случалось оказываться в опасной близости, появлялось желание сделать глупость. Приходилось прикладывать серьезные усилия, чтобы взять себя в руки.
Принц резко наклонился, приглядываясь — я была ни в чем не повинна, потому смутилась не слишком.
— Для разговора с совестью. — Ответил непривычно отрывисто. Мне не понравился ответ, еще больше — тон, и насторожил взгляд. Благоразумно решила промолчать. В конце концов, меня действительно не касаются их внутренние обычаи.
Эльф нырял в ледяную воду со страстью истинного ценителя, я скромно отсиживалась на берегу, удовлетворяясь доступной мне радостью созерцания. Эллорн, много раз пытавшийся уговорить меня разделить с ним купание, в конце концов просто перестал туда ходить со мной.
Он редко водил меня к полям, на фермы, и в конюшни. Табу, распространявшееся на личную жизнь эйльфлёр, не распространялось на искусство и развлечения, и их-то я и насмотрелась вдоволь.
Иногда мы забредали на открытые ровные поляны, где собирались временами эльфы, состязаясь в ремесле. Женщины поражали искусством наравне с мужчинами. Смотреть на них было истинным наслаждением. Эллорн, как и я, предпочитал наблюдение участию, даже когда дело касалось воинских навыков. На мой вопрос «почему?» ответил разумно: «мне хватает упражнений в жизни, Элирен». Так, случайно, я узнала, насколько часто он уходит с пограничными патрулями. Я, совершенное ничтожество в военном деле, отказывалась наотрез даже учиться публично. Где-нибудь в одиночестве, один на один с наставником — другое дело; фехтование, стрельба из короткого лука, метание в цель, даже просто приемы защиты без оружия - эльфы знали так много, что хватило бы на долгие годы. У меня не было этих лет, от многого приходилось отказываться добровольно, от чего-то под мягким давлением Эллорна. Он сказал: «Ты все равно не достигнешь высот, предоставь ремесло тем, кто им владеет» - и я согласилась, но не смирилась. К примеру, владение мечом нравилось мне не за возможность достигнуть чего-либо, а за удовольствие, что приносило само занятие. За чувство защищенности, за ощущение себя свободной. Эллорн не понимал, и не принимал такой позиции. «К чему тратить время, если главное - умение видеть сущность, замечать смысл? Ты не сможешь владеть оружием так, что бы гармония внутреннего и внешнего слилась в единении. Но ты сможешь наслаждаться пониманием этой красоты в умении других, тех, кто действительно достиг мастерства, и, если сильно постараешься, действительно сможешь проявить себя. В чем-то другом, я думаю».
Эльфы внутреннюю гармонию мира с легкостью переводили в красоту внешнюю, их поклонение красоте сочеталось с действием, либо данную красоту охраняющим, либо воплощающим в предмет. Мое пустое восхищение, не перерожденное ни во что практическое не находило понимания среди эйльфлёр.
И так получалось практически всегда. Однажды Эллорн оставил меня на весь день в кузнице со строгим наказом: рассказать о том, что понравилось более всего. Я пожала плечами, и честно старалась весь день. Мне самой всегда нравился процесс изготовления, когда из невзрачной заготовки формируется постепенно произведение искусства, обретает душу и имя. Вечером, возвращаясь во Дворец, взлетала по лестницам в приподнятом настроении, и вдруг с разбегу ударилась о его взгляд.
— Ты поранилась? — Заботливо спросил он, разглядывая аккуратно перемотанные ладони. Почему-то я сразу убрала их за спину.
Мы поужинали, мило о чем-то беседуя, потом вышли на верхний балкон, как раз над комнатами, куда поселили меня.
— Что происходит? — Требовательно вопросил Эллорн. — Если бы ты сама слышала, что ты только что мне ответила, ты бы очень удивилась. И такой ты вернулась из кузницы. Не прячь глаза!
— Почему мне нельзя было браться за железо?.. — Растерянно удивлялась, стараясь не дать волю нервам. — Почему ты никогда не бываешь мною доволен?..
— Кто сказал, что нельзя?.. — Еще больше меня удивился он, и я совсем смешалась.
Вторую часть вопроса он проигнорировал. Ночью, оставшись одна, поняла, что не стала настаивать на прояснении ситуации не из внутренней щепетильности. Из страха. Осознание собственной зависимости ранило больше, чем зависимость сама по себе. «Ты превращаешься в мотылька» — попыталась строго сказать себе, но получилось как-то неубедительно. Разглядывая пламя витиеватой зеленой свечки в изголовье, уснула расстроенной.
Как чувствовала, что ничем хорошим это не закончится!
Поначалу мы с лошадью еще пытались понимать друг друга, с некоторой заминкой совместно выбрав направление: на юг, вдоль канала. Я никогда не бывала в той стороне, если раньше с Эллорном нам и случалось выехать на выложенную белым камнем широкую дорогу, доезжали строго до первых ажурных мостиков, и сразу поворачивали назад. Как-то не задумывалась — почему, а зря, как оказалось.
Первой ошибкой была попытка пересечь канал по мосту. Первой, если не считать саму идею сесть верхом. Возможно, у лошади существовали особые причины не любить узкие переходы, а возможно, у нее, как и у меня кружилась голова от текучей воды. Как бы то ни было, на середине моста седло подо мной дернулось, и я поняла: только чудо позволит мне не слететь в воду.
Даже не помню, во что вцепилась. Нервное животное несколько раз поменяло плоскость и направление движения, наконец, выбрало, как видно, самую подходящую сторону света, и помчалось, не разбирая дороги. То, что я инстинктивно пригнулась, несколько раз спасло мне жизнь, и предопределило будущие неприятности. Если бы низко торчащая ветка повстречалась раньше…