У нас же даже в октябре 1941 года под Москвой не было фронта. Стандартный образ того времени – «немецкие десанты» на мотоциклах – не были десантами: мотоциклы не сбрасывали с парашютами. Это были просто передовые разъезды армии: они ехали себе и ехали до самых окраин Москвы.
В оборонительной войне, в отступлении не воевать просто – положил оружие и отошел на полкилометра в сторону. И это одна из причин, почему было такое количество пленных и почему они так чудовищно погибали. Это самые страшные мемуары – причем их не так много, потому что большинство людей погибло, – о том, как пленных просто сгоняли на поле, огораживали его по периметру колючей проволокой, ставили вышки с пулеметом, и все. И есть можно было только то, что на этом поле, под ногами, растет.
Большинство воспоминаний такого рода, которые я читал, – о том, как люди ели кормовую свеклу, которую выкапывали руками. Потому что ее можно некоторое время есть – и шанс выжить становился больше. А если это было поле пшеницы, например, то люди вымирали почти сразу. Немцы не были готовы к такому количеству пленных, да и в принципе их судьбой не интересовались. Они очень сильно недооценили численность Красной армии, не знали, что перед ними такие людские массы, и не задумывались о возможности такого количества пленных – деморализованных, испуганных, находившихся в состоянии ступора, паники. Потому что много людей было необученных, а многих учили вести только наступательную войну.
И эти людские массы сгоняли с дороги, чтобы они не мешали. Где-то их расстреливали сразу. Где-то сгоняли в лагеря, а дальше все происходило просто.
В чем отличие советского порядка от немецкого? Любой советский руководитель твердо знает, что план условен. Да, официально это закон и норма жизни, но если план не предусматривает чего-то происходящего, на это происходящее необходимо быстро и инициативно реагировать, иначе будет плохо. Немецкий же руководитель действует совершенно по-другому: у него есть список обязанностей, и ничего, кроме этих обязанностей, он выполнять не будет.
Поэтому, если крупная советская часть видит лагерь даже немецких военнопленных, которым нечего есть, командир понимает, что кто-то чего-то не предусмотрел, это нормальная штатная ситуация, так бывает, – и в итоге пленных покормят, хотя бы из страха командира перед некими неясными ему самому, но более чем возможными обвинениями.
У немцев все по-другому. У командира крупной части нет приказа кормить пленных, потому что никто не думал, что их окажется столько, и он проведет свою часть мимо… И никто не будет их кормить, потому что это не предусмотрено, – и поэтому люди умирали в этих лагерях как минимум сотнями тысяч человек. Это реальность. И поэтому довольно многим удалось убежать, когда они понимали, что их ждет уничтожение даже не потому, что их хотят убить, а потому, что они просто не предусмотрены.
А люди, хлебнувшие жизни на территориях, оккупированных немцами, били потом немцев жестче и дольше всех – подобно тому, как пожившие последние двадцать лет под либералами ненавидят их сильнее любого сталиниста конца восьмидесятых.
Почему произошел перелом под Москвой? Немецкая военная машина выдохлась, размытая массовым героизмом тех, кто вопреки всему продолжал сражаться. А с другой стороны – и это главное – никто не мог предвидеть, что в кратчайшие сроки в понесшем тягчайшее военное поражение и дезорганизованном Советском Союзе удастся перебросить на Урал и за Урал огромную часть промышленности и она будет работать практически на пустом месте.
Никто не мог представить себе, что люди будут работать на станках, стоящих в снегу, без стен и крыш, и жить рядом с этими станками в землянках, и при этом работать добросовестно и качественно, как никто и никогда не работает из страха и под принуждением!
Немцы не могли себе даже представить такой возможности.
Либералы, которые сегодня визжат, что Советский Союз держался на страхе, что все ненавидели Сталина и были готовы сдаться немцам, пытаются заставить нас забыть о реальном массовом героизме не только на фронте, но и в тылу. Они пытаются заставить нас забыть о том, что тыл работал не из-под палки, а из– за массового патриотизма и любви к Родине – какая есть.
Мы с трудом, но можем оценить подвиг тех, кто воевал. О подвиге же тех, кто работал в тылу, мемуаров написано очень мало.
Это тоже были чудовищные, непредставимые сегодня вещи. В том же самом Ленинграде кормили тех, кто воевал, а работающим на заводах, я не говорю про «иждивенцев», было на порядок хуже – если, конечно, не учитывать самоубийственные атаки, в которые периодически бросали солдат.