- Выходит, ты стал никому не нужен? - Слова отца жалили, как зазубренные наконечники стрел, - Прибежал обратно, трусливо поджав хвост?
Старенькая крипта. Простенький гроб. И раззявленные рты, схлестнувшиеся над ним в драке за наследство. Никто из новоявленных родственников никогда не заглядывал на огонек в Фюн, но как смерть сближает людей – и закаляет душу.
- Я. Вернулся. Домой, – медленно повторил Ланс, черпая уверенность в последнем пожатии слабеющей руки Кольбейна. – Домой, к отцу.
- Отцу… - кузнец шумно прокашлялся, в его голосе прозвучали нотки замешательства.
- И матери, - твердо закончил Ланс.
- Ее нет! – Лицо кузнеца исказилось, сделавшись похожим на маску смерти в День Всех Святых. – Слышишь? Ее нет! Не смей даже заикаться о ней, понял?!
- Эйдан, перестань!
С крыльца сбежала темноволосая пышнокудрая женщина в зеленом узорчатом платье и схватила мужа за уже занесенную для удара руку.
- Хватит, успокойся, - испуганно твердила она. – Это же твой сын, твоя плоть и кровь.
- Дурная кровь, - прорычал Эйдан в ответ. – Ее кровь. Значит, домой захотел, да? Так вот, знай: у тебя здесь нет дома. Ты давно его потерял. Я хотел забыть, но твоя проклятая кровь не дала этого сделать… и сейчас не дает. Все вернулось! Убирайся и забери с собой ЭТО!
Огромный кулачище все-таки вырвался из цепких женских пальцев, но лишь впустую рассек воздух – Ланс вовремя шагнул назад.
Готов ли был я к такому приему? Да. Но надеялся, что время излечит эту непонятную ненависть. В чем провинилась мама? В чем виноват я? Почему дурная кровь? Проклятье, этим вопросам уже восемь лет! Пусть хотя бы ответит, объяснит…
- За что, отец?! Ответь, наконец – за что?
Казалось, этот крик вернул кузнецу рассудок, его взгляд обрел осмысленность, но кулаки продолжали сжиматься.
- Пошел. Вон, - раздельно произнесенные слова били, словно удары пудового молота. – Ты мне не сын. Все понятно?
Отступить? Настоящие рыцари никогда не отступают, и плевать, что там показывает эта женщина, обманом занявшая место мамы в его сердце. «Что бы ни случилось, помни: он всегда останется твоим отцом». Голос Кольбейна в сознании заставил опуститься потянувшуюся к мечу руку. Не зазорно отступить, чтобы перегруппировать силы для нового натиска.
- Я ухожу. – Ланс четко повернулся и зашагал к калитке, стараясь держаться как можно более прямо. Я ни за что не покажу им свою боль.
- И заруби себе на носу: на мой порог – ни ногой.
Ланс молча проглотил готовую сорваться с языка отповедь, вскочил в седло и во всю прыть погнал коня по улочке. Щеки оруженосца пылали под взглядами селян, которые наверняка слышали дикий рев кузнеца. В этот момент он желал лишь одного – оказаться подальше от дома с резными ставнями, который уже нельзя было назвать родным.
Все слилось в сплошную круговерть, из-под копыт жеребца в разные стороны бросились ополоумевшие куры, но Ланс не обратил на это никакого внимания. Кажется, едва успел отпрыгнуть и вжаться в забор какой-то человек в поношенном плаще. В чувство его привел врезавшийся точно под левую лопатку камень. Охваченный гневом оруженосец обернулся, ища глазами обидчика, но улочка была пустынна. Лишь прохаживавшийся по крыше дома напротив петух насмешливо кукарекнул и тут же слетел вниз, спасаясь от мелкой монетки. Сорвав злость на ни в чем не повинной птице, Ланс немного успокоился и, отпустив поводья, позволил коню самому выбирать дорогу.
Вот и все. Мечта обернулась реальностью. Так рудокоп, долгие недели проводящий под землей в поисках золота, натыкается на самородную жилу и, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, бежит скорее на свет, чтобы полюбоваться свалившимся на него богатством, а оно оказывается обманкой. Золотом дураков. Где теперь найти силы, чтобы встать с колен и двигаться дальше? Принять разбитую мечту и создать новую?
Стук копыт стих. Ланс поднял голову, и рука нервно стиснула поводья. Впереди, за невысокой оградой, тянулись неровными рядами покатые камни. Некоторые растрескались от времени, таких было большинство, но неподалеку от обветшалой церквушки виднелись и совсем новые. Деревенский погост. Ланс спешился и побрел по протоптанной веками дорожке к церкви, зачем-то скользя рукой по надгробиям.