— Так это же плохо, выделяться из всех.
— Ничего ты не понимаешь, Дар. Мы показали, что цену себе знаем, не последняя шантропа какая — то. Теперь надо будет, чтобы нами заинтересовалась местная братия. Заинтересуются, когда сегодня к вечеру принесем на продажу несколько интересных побрякушек.
— Смотри, не забудь поделиться, а то закон нарушишь, нож в спину.
— Да знаю я, сам же мне и рассказывал в Гендоване. Половину доли сразу же отделю. Вот через нее и выйдем на местных бандитов…
На улице уже было темно, когда на постоялый двор вернулись залетные постояльцы. Заказав снова мяса и вина, щербатый дождался, когда раб — подросток отнесет его на столик, за которым уже разместился парень, которого щербатый вчера назвал Топором. А затем также как и вчера, нагло улыбаясь, наклонился к женщине и сказал:
— Есть золотишко, хочу продать. И поделиться. Закон блюду.
Толстуха бросила на него свой жадный взгляд и, оглядевшись по сторонам, ответила:
— А что есть?
— Пока немного. Медальончик на золотой цепочке. На завтра утром, думаю, будет больше.
У щербатого, до этого в пустых руках, вдруг оказался небольшой серебряный медальон в виде рыбки. Сам медальон был на порванной золотой тоненькой цепочке. Сорвали, значит с чьей — то шеи.
— Двенадцать серебрянок.
— Если переплавить, то серебра на три монеты, а цепочка весит на золотой. Но целые они стоят дороже, рыбку мастер делал.
— С целой засветиться можно. А за переплавку тоже цена похудеет. Двенадцать!
— С той половины, что мы отстегнем, ты получишь половину. Значит, ты в доле. А кто в доле, тот должен давать правильную цену. Потому что нельзя два раза зарабатывать на одном и том же.
— По закону я тоже должна на скупке заработать.
— Но не более двойной цены.
— Здесь золота меньше, чем на золотой.
— А ты взвесь, драгоценная.
— Нет у меня весов. Цепочку оцениваю в тридцать три серебрянки и ни медным грошем больше.
— Ладно, милая. Всего будет тридцать шесть серебрянок. Тебе на руки восемнадцать.
— Будет меньше, придется делиться. Девять отдам Кабану.
— Так над тобой Кабан что ли?
— Он самый. Долю сами ему отдадите или я?
— Через тебя, дорогая, через тебя. Держи девять монет. Теперь в расчете. А завтра с утречка подготовь еще монет. Что — нибудь принесем.
Взяв девять серебряных монет — их долю после всех операций, щербатый сел за стол к своим спутникам.
— У них здесь старший какой — то Кабан.
— И кто сколько заработал?
— Мы девять монет, трактирщица девять монет заработает на скупке и четыре с половиной на нашей доле для Кабана. Самому Кабану достанется столько же. Половина будет его, а другая уйдет Бондарю, самому главному в Ларске.
— Ладно, давай есть, а то Хелг заждется.
После того, как трое залетных поужинали, они не спеша ушли с постоялого двора.
— На дело пошли, — определила трактирщица. — А куда еще ночью идти? Тем более, утром пообещали еще что — нибудь принести. Надо будет послать весточку Кабану. Нет, после того, как придут и принесут. Тогда половина доли, что они отстегнут, будет ее. Иначе Кабан по праву заберет себе всё.
А Сашка с Ловкачом и Серри уже шел по ночному городу, стремясь побыстрее выбраться на центральную улицу. Городские ворота уже закрыты, поэтому вернуться через подземный ход обратно нельзя. Придется садиться в ожидающую их закрытую карету, которую подогнал Хелг, и ехать в ней в замок.
А вот возвращаться им пришлось следующим утром вновь через подземный ход. А как иначе? Светло, в замке без свидетелей в карету не сесть и на улице тайно не выйти.
На постоялом дворе были уже ближе к полудню. Трактирщица, это было видно сразу, их заждалась. Передумала, наверное, кучу плохого: они попались и выдали ее, как скупщицу, или решили с хорошей добычей уйти из города или… да мало ли что могло произойти?
На этот раз она повела их к себе в подсобку, ведь такие дела при посторонних не делаются.
— Ну?
— Сейчас, дорогая, достану, — ответил нетерпеливой трактирщице Ловкач.
Сашка стоял рядом, держа топор за спиной на поясе. А Серри, как и положено рабу, был сзади них.
— Господин, у вас топор загрязнился, — подал голос подросток.
Сашка вытащил топор из — за спины и слегка чертыхнулся, проведя пальцем по лезвию топора. Палец был в крови.
— Дай — ка, милая, тряпочку какую, видишь, дрова рубил и плохо почистил.
Трактирщица заторможено подала кусок какой — то тряпки, а Сашка с невозмутимым видом вытер палец и обтер лезвие.
— Ну, смотри, любезная, — и Ловкач неуловимым движением достал из невзрачной холщовой сумки четыре серебряных тарелки и шесть золотых ложек. Трактирщица жадно сглотнула. — Давай, оценяй, красавица.
— Пять… золотых.
— Смеешься? По весу это тянет на двадцать золотых. Наша половина — десять золотых.
— Но у меня нет таких денег… здесь нет.
— Это плохо. В другом месте что ли сбыть, а, Топор?
— Нет! — Воскликнула трактирщица. — Через пару часов будут деньги.
— Десять золотых… и ни медянкой меньше.
— Согласна.
— И Кабана зови. Его долю мы сами отдадим. Чего вылупилась? Ты и так хорошо на этом заработаешь. А сейчас пошли в зал. Топор, ты знаешь, что эта юная прелестница сегодня нас бесплатно угощает?
— Это хорошо, а то в брюхе урчит, — поддержал игру Сашка.
— Слышь, принцесса, бесплатно, и неси самое лучшее. Мы сегодня заработали. И себе и тебе тоже.
Еда, конечно, была неважной. Это мягко говоря. Но все трое и не такое раньше ели, так что проблем с пищеварением у них не было. А через пару часов появилась и трактирщица в сопровождении трех мужчин явно криминального вида. В центре выделялся массивный человек, вполне заслуживающий кличку Кабан. Кабан — кабаном, но и мозги у него имелись. Это было сразу заметно по его цепкому взгляду.
Снова в той же подсобке произошел обмен. Ловкач отдал тарелки и ложки, получив взамен десять золотых, половину которых он протянул Кабану. Сашка специально стоял в стороне, незаметно сдвинув топор на левую сторону, чтобы можно было быстро его выхватить. Ведь, кто знает, не захотят ли ларские бандиты взять все десять золотых?
Трактирщица стояла рядом и провожала завистливым взглядом уплывающие мимо нее пять золотых. Не будь Кабана, она на законных основаниях могла бы взять половину себе. Это ведь целых два с половиной золотых!
— Шустрые ребята. Откуда приехали?
— Атлантис большой.
— Без крови не обошлось?
— Не без этого. Жадные здесь люди. Пожалели какие — то тарелки и ложки.
— Надолго у нас?
— Сами не знаем. Мотаться и рисковать надоело. Деревьев вокруг много, а шея одна.
— И что?
— Ищем, куда пристроиться. Хотим найти какого — нибудь господина, которому пригодятся ловкие руки и крепкий топор. Вот и бродим по свету. Золотой готовы дать за наводку.
— Думаете, найдете? И будете иметь пять золотых?
— Пять золотых и крепкий сук? Лучше меньше, но хочется дожить до старости.
— Домик не на что купить, куда молодку привезти?
— А с ловкими и крепкими руками что делать? А господину хорошему мы очень даже бы пригодились.
— Есть у меня на примете один господин. Из хороших. Золотой, говоришь, отдашь?
— Если хороший и сговоримся, отдам.
— Ладно… А ты, — Кабан уже обращался к трактирщице, — когда вещички пристроишь?
— Не просто это будет. Да и сумма большая.
— Вот именно, большая. Мне неохота долго ждать своей доли.
— Поняла я, Кабан…
— Как ты думаешь, клюнул этот боров? — спросил Ловкач Сашку, когда они остались одни.
— Думаю, да. Но вот кого он нам предложит. Может статься, что и не Зорга. Впрочем, мы можем и отказаться, дескать, не сошлись в цене. Пусть еще кого поищет. Но на встречу мне идти нельзя. Зорг слишком хорошо меня знает.
— Пойду один?
— С Серри. Ты же не знаешь этого Зорга в лицо. А Серри опознает.
— А его он не узнает?
— Прошло три с лишним года. Да и видел он его всего — то чуть — чуть.