Это не удивляло, вот если бы он отдал завоеванную лоэрнскую корону своему неродному братцу — калеке, вот это было бы странно. А так — все понятно, все ясно. Ксандр коронуется, а граф Дарберн остается с носом. Или, скорее всего, без головы. Имея такое войско, многие командиры которого получили из рук Ксандра замки и титулы, захватить, а затем казнить незадачливого калеку ничего не стоит.
Если он, Пургес Первый, раскроется перед этими лесными бандитами, то те тут же сдадут его за двести золотых. Ксандр не поскупится, своего родственника не обманет. А по дороге в Лоэрн бандиты обязательно будут его пытать. Ведь двести золотых обещано за живого короля, но с пальцами или без пальцев — это не уточнялось. А ведь он только что хотел признаться, раскрыв свое настоящее имя! И что было бы дальше? Пообещал бы этим бандитам сто или двести золотых? Пусть триста, пусть пятьсот. Кстати, таких денег у него нигде нет, все вложено в недвижимость. Предложил бы, а они в ответ только посмеялись бы. Потому что получат сразу же двести монет и получат без обмана. Теперь нельзя признаваться ни в коем случае. Вот когда они его передадут… продадут, вот тогда можно и сообщить, что он король Пургес Первый, пообещав покупателю тысячу золотых. Придется продать пару поместий. Ничего, у него останется еще двадцать четыре владения, на красивую жизнь в старости хватит.
На третий день пленения, Пургеса привели на небольшое торжище, расположившееся на землях Сейкурского графства. В сам город не повели, прекрасно зная, что продавцов, да и покупателей тоже, там безжалостно ощиплют хаммийцы, заполнившие все доходные места. Купивший Пургеса пожилой работорговец осмотрел его зубы, пощупал мускулы и, посетовав, что товар не молод, повел Ламинта вглубь двора. Через четверть часа появился надсмотрщик, который отвел бывшего короля в амбар, где уже томились несколько пленников.
А на следующее утро всех рабов погнали во двор, здесь им приказали раздеться, окатили водой и мокрыми повели в небольшой загончик. Вскоре появились первые покупатели. Толстый хаммиец внимательно осмотрел выставленный товар и начал спорить с хозяином о цене. Спорили долго, постоянно переругиваясь, наконец, пришли к договоренности. Хаммиец вытащил кошелек и отсчитал хозяину почти полтора золотых — цену купленных рабов. Через полчаса, всех связав, отправили колонну с рабами на юг.
Вечером, разбив босые ноги в кровь, Пургес обессилено повалился на землю — настало время ночного привала. Через час рабам выдали по сухой грязной лепешке и какой — то жидкости, в которой что — то плавало. Пургес ел и давился. С одной стороны, он не ел два дня, а с другой, разве можно сравнить эту мерзкую пищу с теми изысканными блюдами, которые готовили для него в Лоэрне?
Поев, но так и не утолив зверский голод, Пургес решился, обратившись к надсмотрщику.
— Любезный, у меня есть важное сообщение для вашего господина. Очень важное.
Тот посмотрел на Пургеса тупыми глазами, поднял руку с плетью и Пургес взвизгнул от сильной боли в боку и спине.
— Не надо! Я хочу сообщить господину очень важное!
— Что это там? — возник еще один надсмотрщик, судя по всему, главный среди них.
— Господин, у меня есть сообщение для вашего господина!
— Ты раб и не смеешь обращаться к свободному человеку без его разрешения. Это касается всех. А чтобы лучше все запомнили, Абдил, дай — ка этому уроду полпорции плетей.
Тупой надсмотрщик усмехнулся и потянулся рукой к Пургесу.
— Подожди немного. У тебя, грязный раб, было важное сообщение для нашего господина?
— Да, господин.
— Говори.
— Но оно лично для господина.
— Абдил, начинай.
— Нет, не надо. Я знаю, где есть деньги. Много денег. Золотом. Но это должен знать только ваш господин.
Старший надсмотрщик зло сверлил Пургеса глазами, размышляя о чем — то.
— Ладно, тварь. Но если наврал, получишь полную порцию плетей. От меня лично.
Когда Пургес предстал перед толстым хаммийцем, тот с аппетитом грыз большую ножку какой — то птицы. Возможно, индюшки. При виде этого зрелища у Пургеса еще сильнее заурчало в желудке.
— Ты говорил о золоте?
— Да, господин. Я знаю, где много золота. На пятьсот золотых монет.
Хаммиец перестал жевать и с интересом уставился на Пургеса.
— Если вы меня отпустите, то я дам вам такую сумму денег. Я хочу перед вами раскрыться, но это должна быть тайна, известная только вам.
— Говори.
— Я — король Лоэрна Пургес Первый.
Хаммиец переваривал слова Пургеса, постепенно наливаясь краской.
— Рамсид!
— Да, мой господин, — перед хаммийцем появился старший надсмотрщик.
— Этому — плетей.
— Слушаюсь, мой господин.
Через несколько минут его величество король Лоэрна Пургес Первый громко вопил, извиваясь от сильных ударов старшего надсмотрщика. Когда экзекуция закончилась, лоэрнский король лежал, повизгивая, на пыльной земле. На его спине быстро наливались десять черно — багровых кровоточащих рубцов.
Как они добрались до Хаммия, Пургес помнил плохо. В последние дни он просто тупо передвигал ногами, боясь запнуться и упасть, получив за это новый и очень болезненный удар плетью. Затем был рабский барак, в котором он просидел несколько седмиц, потеряв счет времени. Зато рубцы на спине стали заживать, перестав кровоточить.
В один из следующих дней Пургеса выгнали из барака и, подгоняя тупым концом копья, отправили на рабский рынок. Здесь, с ошейником на шее, король Лоэрна стал товаром, к которому примеривались покупатели. Голый, с отросшими волосами на плешивой голове, со спутанной бородкой, из которой торчали остатки прелой соломы, которой был устлан пол в рабском бараке, Пургес ждал своей участи.
— Вот рекомендую, дешевый сильный раб, — продавец извивался перед дородным покупателем, показывая пальцем на бывшего короля.
— Старый, — коротко бросил покупатель.
— Зато сильный. Взгляните, какие мускулы. На руках, на груди. Очень сильный.
Покупатель, повернув голову в сторону Пургеса, чуть заинтересованно скользнул по его фигуре.
Действительно, что — что, а мускулатура у Пургеса было замечательная. Ведь много времени он посвящал тренировкам с оружием.
— Как раз для вашей галеры, уважаемый.
— Сколько?
— Тридцать серебрянок.
— Это слишком много для пожилого раба.
— Зато очень сильного. Он даст фору многим гребцам на вашей галере.
— Мелкий какой — то.
— Зато и ест мало.
— Двадцать… так и быть.
— Где купите лучше, уважаемый? Некоторые такие бугаи, а через месяц загибаются. А этот очень жилистый. Двадцать пять.
— Да он еще и строптивый, — ответил покупатель, разглядывая спину раба.
— Что вы, уважаемый. Он не строптив, а плетей получил за шутки. Представляете, заявил, что он король Пургес.
— Что, король? Еще один? У меня на галере есть один такой шутник, теперь уже не шутит. Поставлю их в пару. Двадцать две серебрянки.
— Тогда это будет очень забавно. Мы этого кличем Королем. Двадцать три.
— Ладно, только ради забавы. А Король у нас уже есть. Как тебя зовут, раб?
— Геркусий, господин.
— Гек… тьфу, не выговоришь. Тебя теперь будем звать… Плешивый. Тремар! Отправь Плешивого на галеру. И начните погрузку.
— Слушаюсь, хозяин, — стоявший подле хозяина галеры высокий хаммиец прицепил к ошейнику цепь и повел Пургеса с рынка.
Идти пришлось через весь город. Вначале Пургесу было стыдно за свою наготу, он шел, прикрываясь руками, но после окрика Тремара покорно опустил руки. Еще несколько месяцев назад, в свою бытность короля, Пургес любил спускаться в подземелье, где перед его глазами стражники выталкивали молодых голых пленниц. Пургес с удовольствием прохаживался вдоль шеренги, выбирая себе игрушку на ночь. Девушкам было стыдно за свою наготу, и они пытались ее прикрыть руками, но раздавались точно такие окрики, как сейчас ему крикнул Тремар.