– Включаю первую! – крикнул он и нажал кнопку пульта. Он каким-то образом знал тяжести наших грузов судьбы.
На горе почему-то сразу возникают мысли о судьбе, и она представляется бесконечно тяжелой и суровой. Я сразу понял, насколько тяжело, хотя и облегченно, весит мой груз судьбы. Как будто все мои попытки найти себя, записанные в десятках безнадежных дневников, мои темные пребывания на работе, одиночество моей жены сублимировались в камень, который я тяжко перекатывал вверх. Лампочки налились красноватым светом.
Не помню, сколько времени лез, в голове вспыхивал какой-то бред озарения. Что спасет? Старый гуманизм – не сработал, государство – не защищает. Тело не уходит в исцеление, несмотря на облегчение существования в развитой цивилизации. Улучшение информационных технологий – не снижает угрозы смерти. Но из этого отчаяния вырастала удаль восхождения – в безграничную близость с миром.
Застрял где-то на середине горы, удержался стопой на выбоине, чтобы не скатиться. И медленно сполз вниз.
Внизу пропали проблески удивительной ясности, которые испытывал при восхождении.
Маг скомандовал:
– Теперь господин Марк. Включаю вторую, более легкую!
Марк игриво подпрыгнул и легко, по-обезьяньи полез вверх, думая о доблести, о подвигах, о славе, что забывал на горестной земле. Словно со своей партией вышел на стотысячный митинг за свободу информации. Его сопровождал веселый моргающий свет лампочек. Но скоро он тяжело задышал и сбавил ход.
Матвей внизу был в восторге.
– Слабакам на восхождении нечего делать!
– Чувствую невыносимую легкость бытия! – закричал Марк, и кубарем скатился вниз.
Бухгалтер Петр перекрестился и неторопливо полез вверх. Стал вспоминать, забыв о тяжести восхождения, как привез на машине на дачу свою большую шумную семью, и внуки с визгом разбежались между яблонь и кустов. И взобрался довольно далеко, чувствуя прилив сил от мысли о своей большой несокрушимой семье. Наконец, задохнулся, нащупал ногами кочку, по-хозяйски огляделся, и затем неторопливо слез.
– Включаю третью, легкую! – снова скомандовал Маг.
Марк перекрестил Матвея.
– Ну, пусть твой камень будет пухом!
Грузный Матвей стал взбираться по тропе Сизифа. Сразу стал задыхаться, сердце в груди колотилось. Странно, обычно взбирался по лестницам легко, а тут… Гора какая-то странная, тянет вниз, словно он инородное тело. В его голове мелькало: груз его судьбы совсем не поддерживается внушенной ему верой в нашу непобедимость, словно он отдал кому-то свою волю.
Матвей влез недалеко. Лампочки по бокам разгорелись так, что могли взорваться. И, как старик, он тяжело слез с горы.
За ним встал на тропу Юдин. В нем воскрес чистый задор юности, и почему-то от усилий у него внизу возникло сексуальное возбуждение. Он лез, не замечая напряжения, на вершину, как в светоносный зенит своих мечтаний, но вскоре задохнулся, стал вилять, взбираясь зигзагами. Огоньки лампочек по бокам весело мигали, и вдруг мстительно полыхнули светом. От увеличения расстояния он быстро измотался, и с шумом позорно скатился вниз.
– Переключаю на более низкий уровень усилий, – объявил снисходительный Маг.
Я снова начал подъем, уже не так было тяжело. И снова возникла отчаянная удаль восхождения.
За мной полезли мои напарники. Марку не удавалось догнать меня – легкость бытия обернулась непомерной тяжестью земного тяготения.
Лампочки теперь горели ровным светом.
Бухгалтер Петр ровно и размеренно лез вперед, не глядя, его смущал один и то же вопрос: куда мы лезем? Раньше все мы были на вершине, там все было ясно. А что там теперь? И вскоре махнул рукой.
– Этого камня мне не поднять. Пусть уж дети и внуки…
Юдин на этот раз полез вверх напрямую, но такой путь ему не поддавался. И он скатился туда, где благодушествовали те, кто смирился и занялся своим выживанием и успехом.
Матвей, снова отставший от всех, скатился туда же.
Мы с Марком упорно лезли вверх с нашим грузом судьбы, и, наконец, обессилели и остановились.
– Не горюйте! – кричал снизу самодовольный Маг. – С этой горы сыпались и вожди, и олигархи, известные писатели и
артисты, политологи и пропагандисты от журналистики. Никто из ныне живущих не дошел до вершины, кроме одного – российского математика Григория Перельмана. Он решил нерешаемую задачу – доказательство гипотезы Пуанкаре*). И отказался от приза в 7 млн. долларов, его замечали выходящим из магазина с кошелкой, видимо судьбы, идущего к маме.