И во мне возникало страшное одиночество. В сингулярной точке – самом глубоком, невыносимом одиночестве, откуда взорвалась вселенная, взлетая в немыслимую свободу.
Я смотрел на размеренную оптимистическую деятельность Корпорации, как на нечто внешнее, видя ее как натуральную картинку, с тем же состоянием оптимистичности. Словно смотрел кинофильм, забывая о психологии режиссера, технологии создания изображения на экране. Во мне был тот же оптимизм тупости. Фотографический взгляд, а не шекспировская судьба жестоких или вялых людей, сумрачного мира.
И находил выход! К сожалению, только в мыслях. В прошлом я был глуп, восторжен в лохмотьях нищеты, не желающий ничего, кроме солнечного света и чудесной податливости женщин.
Я должен был выйти из слепого себя, увидеть со стороны, то есть осмыслить ничтожество моих поступков, свою безучастность, ожидание неизбежного конца. Выкинуть из головы всю горечь, которой не существует в широком мире. Видеть себя целиком – в отстраненном взгляде со стороны, чтобы понять суть событий, а не меня отдельного. С того и мучаюсь, что не пойму, куда несет нас рок событий. И вдруг прояснялось: мой офис не рационально конкретный, а это – мир разобщенных желаний и надежд, молодое чувство своего бессмертия, и тягота холодных отношений, одиночества и страха смерти, и мы вместе возобновляем ежедневно этот пустой круговорот. В том ведомстве людей – невольный пропад в ожог обид, тщеславие удач.
Люди – это моя душа, мои состояния, а не нечто огромно совершающееся стороннее. Во всех есть трепет и озарение изначального чуда жизни, подъемы и спады. Это люди, с их порывами к счастью, в борьбе с холодным катком отчуждения. Стоя перед бездной – куда идти? – люди выбирают свое исцеляющее. Путь судьбы – в неизвестное, в тревоге и восторге новизны!
Я начал осознавать, что искать выход нужно не в абстрактных порывах, а в гораздо более сложном, чем моя идея ухода в безгранично близкое. В том, что происходит на самом деле, в самой запутанной жизни, сизифовом камне, как говорит Маг, который надо тащить вверх бесконечно. Прозрения должны исходить из сизифова груза жизни, а не уноситься в абстракциях "Прекрасной дамы" молодого Блока или символах "Серебряного века".
Мышление – субъективно. Вся истина – из голов. И все законы, установления – конвенциональны. Но как родится объективная истина? В логической структуре бытия? Только точная фиксация реального состояния всех сознаний – и есть знание. В определенное данное время в данном месте вселенной. И нужно иметь идею мира, практически научную, выводимую из мечты народов о близости и доверии, то есть свободы энергий вселенной.
Я стал умудренным и чувствующим время, бесстрастно скептически отливающим оценки, глядя со стороны. И при этом с подлинной болью.
Хотел писать о пережитом, но страшился взять в руки обжигающее перо, выворачивать настежь горькую память. Страшился воспоминаний. Да и жена возненавидит за то, что собираюсь выворачивать наизнанку нашу с ней жизнь.
____
Все изменилось с тех пор, когда жена заболела какой-то психической болезнью.
У нас не было детей. Для женщины это всегда боль, пускай вокруг муж и подруги, у которых все же есть дети. Прошло много лет, но мы с женой не могли говорить об этом. Она думала о будущей старости, когда некому будет подать воды.
Когда она видит счастливые семьи вокруг, детей в школе, их свадьбы, то не может не думать о своем одиночестве. Вспыхивала радостью от прикосновения к чужому ребенку, следила за его физическим ростом, появлением первого пушка на губе, следила за карьерным и духовным ростом, пусть издалека.
Но, странно, не могла видеть по телевизору хор детей в школьной форме, или катание на льду девочек и мальчиков. Может быть, потому, что мечтала, как будет учить этому своего не родившегося ребенка.
Когда я у телевизора радостно кричал ей: «Посмотри, какие прекрасные девочки танцуют на льду! она порывисто исчезала в другой комнате, и там плакала. Я понимал, насколько виноват перед ней, и смотреть дальше было уже невыносимо.
Сейчас я стою на перепутье, как Сергей Довлатов, который, будучи здоров и счастливо женатый два раза, не сидевший, ощущал себя на грани физической катастрофы, с чувством жизненной непригодности. Я, не умевший ободрить близкого человека – на краю трагедии, какая может быть у человека, или на краю взаимоуничтожения народов, похолодания планеты.
Теперь мой опыт обособился, могу его сторонне анализировать. Чехов писал, когда в его памяти просеивалось типичное. Типизировать – значит, мыслить глыбами реальности, глыбами вселенной.