– О каком преступлении, в частности, вы говорите, инспектор?
Морс пропустил замечание мимо ушей и попросил ее продолжить.
Но об этом она сказала все – добавить почти нечего. Селина привела ее сюда, на Абингтон-роуд: привлекательную, бронзовую, с золотыми волосами, отличной фигурой, небрежно одетую; да, с рюкзаком, красным, больше ничего с ней не было. Клиент с виллы "Секхэм" давно сделал запрос на что-то в этом роде. Телефонный звонок. Устное соглашение: сто фунтов за часовую сессию – восемьдесят девушке, двадцать – агентству.
– Как она добралась до Парк-тауна?
– Не знаю. Она сказала, что пройдется до центра – всего пять минут – и перекусит где-нибудь. Кажется, она не очень нуждалась в чьей-либо помощи. Независимая девушка.
Значит, вот как это было. Во всяком случае на текущий момент.
Перед уходом Морс попросил разрешения посмотреть самую последнюю книгу моделей года, толстую брошюру в черном переплете, из которой несомненно – или из предыдущего издания – были сделаны отдельные копии, найденные на вилле "Секхэм". Все фотографии были черно-белыми, но в этом издании среди элегантных леди в полурасстегнутых блузках или нижнем белье Морс не нашел ни Клэр, ни Луизы. Среди К не было Карин: только Кэти, и Келли, и Кимберли, и Кэйли...
– Могу я взять это с собой?
– Конечно.
– Возможно, я снова вас потревожу – вместе с моим сержантом.
Когда Морс уходил, зазвонил телефон, и Селина сделала движение, чтобы взять трубку. Но ее подхватила старшая партнерша, прикрыла ладонью микрофон и попрощалась с посетителем. Таким образом, провожала главного инспектора до дверей, а затем, к некоторому удивлению Морса, до "ягуара" Селина Молчаливая.
– Я хочу, чтобы вы кое-что узнали, – внезапно сказала она. – Это не столь уж важно, я понимаю, но...
В отличие от выговора кокни, который был характерен для ее партнерши, ее гласные были явно оксфордширского и глостерширского происхождения.
– Я подвезла ее, понимаете. Она была очень привлекательной девушкой.
– Да?
– Вы еще не поняли? Я хотела ее, инспектор. Я спросила ее, не встретится ли она со мной – потом. У меня много денег, а у нее – у нее – ничего. – Слеза, готовая скатиться по щеке, медленно наполнила правый глаз Селины, сонной, плаксивой партнерши агентства.
Морс ничего не сказал, надеясь, что его инстинкт и на этот раз не подведет.
– Она сказала "нет", – продолжала Селина. – Вот о чем я хотела сказать, хотела, чтобы вы знали: она не стала бы делать... некоторых вещей. Просто не стала бы. Она была не продажной – в том смысле, в котором продажны большинство из них.
Морс положил руку на костлявое плечо и понимающе улыбнулся, надеясь, что понимает, о чем она ему хочет сказать. Он думал, что понял.
Отъезжая, Морс мог видеть объемные формы Мишель, все еще деловито решающей проблемы очередного клиента. Несомненно, именно она была доминирующей партнершей в бизнесе, но он не был бы удивлен, если бы доминирующим партнером в постели оказалась не она.
* * *В управление он вернулся только без четверти семь и узнал, что требуется принять решение – очень срочно! – относительно персонала в Витхэмском лесу. Следует ли распустить полицейскую группу, работающую там? В целом Морс был согласен, что дальнейшее дежурство в этом месте было бы напрасной тратой времени. Но логика порой управляла умом Морса в меньшей степени, уступая импульсу и чувству. Поэтому в конечном итоге он решил, что, вероятно, дежурство надо бы продолжить.
Он выехал со стоянки управления и включил радио, но упустил программу – черт возьми! – и поймал только последние аккорды "Арчеров". Направляясь к Оксфорду, он размышлял над тем, сколько еще всего упущено на этот день. Повернув направо к кольцу Бенбери-роуд, он проехал до Волверкота и зашел в таверну "Траут", где больше часа просидел на мощеной террасе между каменными стенами таверны и низким парапетом, за которым текла река. Он пил и думал – думал о новых, о странных многообещающих фактах, которые всплыли в деле о смерти "шведской девы".
* * *Льюис позвонил в 22.15. Он вернулся. Поездка оказалась довольно успешной, по его мнению. Не хочет ли Морс повидать его немедленно?
– Нет, если у тебя нет за душой чего-нибудь экстраординарного.
– Мою информацию я бы так не назвал.
– В таком случае подождем до утра, – решил Морс.
Однако ни одно из решений, принятых этим вечером Морсом, не было особо уместным, поскольку повседневная работа практически каждого отдела Главного управления полиции была приостановлена на следующие три или четыре дня. Причиной тому – беспорядки в Бродмур-Ли, где чуть ли не половина жителей горько жаловалась на отсутствие полиции, а другая половина, напротив, яростно протестовала против превышения полицией своих полномочий. На четверг и пятницу созывали новую конференцию на высшем уровне; министр внутренних дел запросил полный отчет о ситуации. Так что расследование, возможно год назад совершенного преступления то ли в Бленхэймском парке, то ли в Витхэмском лесу, или где-то еще у черта на куличках (как выразился заместитель главного констебля на следующий день), не считалось задачей первостепенной важности в районе, где поддержание Закона и Порядка в данный момент оказалось полностью дезорганизовано.
Глава сорок вторая
В некоторой, очень малой, степени греческие философы пользовались прямыми наблюдениями, но до времен Аристотеля только изредка. Их сила заключалась в другом: в поразительной способности к дедуктивному и индуктивному мышлению.
У.С. Гутри. Греческие философыОтчет Льюиса о поездке в Швецию оказался гораздо интереснее, чем надеялся Морс, и наводил на весьма продуктивные мысли. Кости наконец начали обретать плоть, хотя и не те кости, что были найдены в Барсучьей Глуши. И у других тоже мысли, кажется, начали поворачиваться от гадания по поводу вероятного места, в котором следует откапывать «шведскую деву», к возможности опознания закопавшего ее убийцы – его (наверняка «он»!) интересов, его характера, к созданию его психологического портрета. Особый интерес вызывало последнее письмо в «Таймс», которое Морс прочитал утром в пятницу 24 июля.
ОТ ПРЕПОДОБНОГО ДЭВИДА М. СТУРДИ
Сэр, как и на многих ваших читателей, на меня произвела глубокое впечатление изобретательность ваших корреспондентов в отношении теперь уже широко известного стихотворения о "шведской деве". Все мы надеемся, что такая изобретательность будет со временем вознаграждена – особенно блестящий анализ (13 июля), в результате которого появилась "витхэмская гипотеза". Поэтому мы с глубоким разочарованием прочитали (вторник, 21 июля) о фактах, установленных полицейским патологоанатомом в Оксфорде.
Я, со своей стороны, не надеюсь, что могу соперничать с дедуктивной логикой ваших корреспондентов. Но не стоит ли нам заглянуть в Аристотеля и поискать гипотезу, основанную на индуктивной логике? Не будем спрашивать, как автор стихотворения зашифровал его и каков ключ к шифру, а попробуем, если возможно, выяснить совершенно другое, а именно, что говорит нам стихотворение о личности человека, написавшего его, особенно потому, что этот человек пытается в стихотворении спрятать столько же информации, сколько открывает.
Читатель немедленно наталкивается на две вещи. Первая: архаизмы, столь часто встречающиеся в тексте, – "отринь", "ведать", "преломившие", "покровы" и т.д., – которые позволяют с достаточной степенью уверенности предположить, что автор свободно владеет языком Священного Писания. Вторая: систематическое обращение к текстам священных гимнов – "День, что Ты, Господи, дал нам, окончился"; "Как жаждет олень холодного ручья"; "Когда смотрю я на чудотворный крест", каждое из которых подтверждает высказанную точку зрения, а именно, автор испытывает сильнейшее лингвистическое влияние библейских текстов.
Позвольте мне, таким образом, сложить два и два и вычислить не убийцу, но служителя Церкви Божьей! Позвольте мне продолжить рассуждения в этом направлении и предположить, что служитель этот принадлежит Священной Римской церкви, в которой исповедь – обычный, регулярный ритуал и в которой перед священнослужителем иногда встает прискорбная дилемма, когда, скажем, грешник сознается в тяжком преступлении и священник впадает в искушение компромисса со святым принципом конфиденциальности и пытается предупредить общество о преступлениях признавшегося психопата, особенно в том случае, если сам психопат выразил желание, чтобы такие действия были предприняты.