– Этот вопрос я задаю себе сама – тем чаще, чем быстрее бегут года. Я не стала бы рассматривать неподходящую кандидатуру. Но, признаю, мои представления о том, что считать подходящим, поменялись. Я уже давно отбросила глупые предубеждения юности. Мне кажется, у женитьбы по дружбе, если уж не по любви, есть множество достоинств: мужчина, которого уважаешь, чьей работой восхищаешься, в чьем доме гордишься вести хозяйство. Признаюсь, я завидую своей сестре. У нее есть все это – мужчина, которого она любит, любит ее.
Саре всегда льстило, когда Мина была с ней так откровенна, – но в какой-то момент она всегда вспоминала: Гриндлей чувствует себя с ней свободно лишь потому, что ее можно было не принимать в расчет. Мине никогда бы не пришло в голову быть настолько открытой с кем-то равным ей по положению.
Сделав небольшой крюк, чтобы зайти к Кеннингтону и Дженнеру – посмотреть шелка, – они добрались наконец до аптекарской лавки. Это место Сара прекрасно знала – и любила. Ей часто приходилось бывать здесь с поручениями: клиника Симпсона постоянно нуждалась в бинтах, пластырях, примочках и мазях.
Мистер Флокхарт был не только аптекарем, но и хирургом, и у них с партнером было немало друзей среди медиков города. Оба они были умными и передовыми джентльменами: непревзойденные аптекари, которые, по словам Симпсона, всегда добивались наилучшего результата. Сара сама не могла судить об этом, но она находила мистера Дункана добрым и отзывчивым человеком, всегда готовым поделиться своими знаниями о тех или иных целебных растениях, которые он выращивал у себя в аптекарском огороде на окраине города.
Она открыла дверь – тихо тренькнул колокольчик – и улыбнулась себе под нос. Это было одно из самых любимых ее мест во всем Эдинбурге.
Главное место в лавке занимал мраморный прилавок, за которым громоздились полки, где – ряд за рядом, до самого потолка – стояли склянки с порошками, жидкостями и маслами с самыми экзотическими названиями. Некоторые были ей знакомы: ипекакуана[23], глицерин, камфара – но другие были подписаны на латыни, к тому же с сокращениями, и пониманию не поддавались.
Когда они вошли, подмастерье за прилавком тщательно взвешивал на латунных весах какой-то порошок. Он поднял взгляд и подмигнул Саре с похотливым и самоуверенным видом. Она терпеть не могла иметь дело с этим типом. Его развязное поведение сочеталось с исключительной глупостью. Сара никак не могла понять, какую цель он преследовал этими своими подмигиваниями: поразить ее светскостью манер либо заставить упасть в обморок от восхищения.
– Добрый день, мастер Инграм, – сказала она, одаривая его сияющей, уверенной, но совершенно неискренней улыбкой.
Инграм мгновенно потерял концентрацию, и порошок, который он взвешивал, рассыпался по прилавку. Прервавшись, подмастерье поспешил в провизорскую в задней части лавки, видимо чтобы позвать кого-то более компетентного, чем он сам. Вскоре появился Флокхарт.
– Дамы, – сказал он, разводя руками, будто собирался их обнять. – Чем могу быть вам полезен?
Флокхарт был высоким джентльменом, обладавшим столь же кипучей натурой, что и его порошки для желудка. Он просто обожал всякого рода светские собрания и вечеринки, и у него всегда имелась в запасе пара историй и сплетен. Мина сразу же устремилась к нему.
В этот момент из провизорской вышел Дункан – вероятно, для того, чтобы прибрать за своим подмастерьем.
– Вам что-нибудь понадобится сегодня, Сара? – спросил он, когда она подошла к прилавку.
– Нет, сегодня ничего не нужно, спасибо.
Дункан вгляделся в ее усталое лицо и предложил сложить все их многочисленные свертки на стул, стоявший в углу. Покосился в сторону Мины, оживленно беседовавшей с Флокхартом.
– Вы, похоже, задержитесь здесь на какое-то время.
Когда она освободилась от поклажи, он сказал:
– У меня есть кое-что для вас – на пробу. Я тут экспериментировал с новыми образцами с добавлением сахарной пудры, лимона и розовой воды…
Он протянул ей два драже на куске вощеной бумаги: желтое и розовое, и на каждом был оттиснут узор в виде крошечного сердечка. Сара попробовала одно, потом другое. Зашипев, они растаяли во рту, оставив на языке облачко сладости. Девушка прикрыла глаза. Когда опять посмотрела на Дункана, он ей улыбался.
– Они чудесны! – воскликнула Сара. – Как это называется?
– Пока не решил, – ответил он, заворачивая ей еще несколько штук – взять с собой.
Сара взяла из его рук маленький сверток и побыстрее сунула в карман, опасаясь, что Мина, если увидит, будет против. Гриндлей придерживалась строгих правил этикета, которые отрицали всякую логику и которые она претворяла в жизнь с одинаковой долей решительности и непостоянства. Единственной неизменной чертой этих правил была следующая: они всегда вступали в противоречие с тем, что Сара говорила или делала в этот момент.