Вести из родного дома становились и его достоянием. Были они всякими, не всегда радостными.
В один из дней пришло известие от отца:
"…Сегодня был у Чебаевских и видел у них твое письмо. А Таня вышла замуж… Студенты Ивановского энергоинститута, где она училась, выезжали в колхоз, и Таня познакомилась там с преподавателем, руководителем поездки. Она уехала с ним в Москву, не сказав родителям ни того, что выходит замуж, ни того, что уезжает от них…"
Нельзя сказать, чтобы это было неожиданным для меня. Ведь Таня, ответив мне, замолчала. Но просто так прекратить переписку не мог. Это означало бы, что сам ставлю крест на моем юношеском увлечении. Теперь-то я понял, что она хотела сказать своими словами: "Но ты не знаешь, какая я плохая…"
В начале июля пришла тревожная весть о Леве. Во время занятий танк, в котором находился брат, упал с моста в реку. Родителям Лева написал: "Ничего страшного не произошло, да и не могло произойти – ведь я не там, где Борис… Получил удар люком по голове – на затылке ссадина. Ударился лицом – разбил нос, содрал кожу на переносице. Под левым глазом на щеке будет шрам. Наложили скобки. Две "царапины" получил на подбородке. Поставили скобку, но вчера сняли. Выбил один верхний зуб, разбил нижнюю губу, она у меня распухла, даже говорить было плохо. Кроме того, очевидно, из-за раны на щеке опух и подтек левый глаз. Позавчера и вчера совсем не открывался. Сегодня же опухоль проходит.
…Вот видите, как все же я легко отделался!"
Брат сделал приписку: "Вчера получил письмо от Бориса. Обитает около прежнего болота. Бои, сообщает, идут порядочные: "Дел у меня много. Уже попривык. Но война – хуже работы, все-таки почти все время как-то напряжен. Так долго на фронте без отдыха еще не был. Но, в общем-то, жить можно. Немцы, сволочи, только мешают" – это полностью его слова. Устал все же".
Мне брат о своей беде не написал, не хотел, видно, тревожить, считая, что мне и так не легко.
А ему и без фронта досталось! Он для него, наверное, тоже не за горами…
…За полгода, проведенные на Сучане, бойцы и командиры дивизии преобразились. Несмотря на то, что больших боевых успехов еще не было, дивизия становилась грозной силой, привыкая действовать как единый, четко налаженный механизм. Очень большую работу проводили с нами политработники дивизии. Заместителем по политической части нашего дивизиона во время боев на Сучане был капитан Касым Абдурхоевич Абайханов, позднее ставший парторгом полка. Мы регулярно получали газеты, в дивизионе проводились комсомольские и партийные собрания; в свободную минуту мы горячо обсуждали события на наших фронтах и у союзников. Они не радовали: под Харьковом наши наступающие войска попали в окружение и понесли большие потери; пал героический Севастополь, и весь Крым оказался под пятой оккупантов; пользуясь отсутствием второго фронта, фашистские войска в июле ринулись к Волге и Кавказу; захвачен Донбасс, наши войска отошли за реку Дон… Сводки Совинформбюро, снова, как в 1941 году, стали одна другой тревожнее.
В конце июля, кегда немцы устремились к Сталинграду, к нам в штабной блиндаж пришел Абайханов и зачитал навсегда оставшийся в памяти фронтовиков приказ номер 227. Трудности нашей "сучанской" жизни, мои заботы о родных, сообщение о замужестве Тани – все отошло назад перед этими откровенными, тревожными и призывными словами сталинского приказа: "…Отступать дальше – значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину. Ни шагу назад!" Приказ этот запомнился мне как поворотный пункт в войне. День за днем мы напряженно следили за сводками. Сталинград не сдавался! Накал боев стал предельным, мужество защитников города – небывалым. Героический пример выполнения приказа, дошедшего до сердца каждого солдата, сыграл свою великую роль!
Абайханов отличался решительностью и смелостью. В партию вступил двадцатитрехлетним, еще до войны, в декабре 1940 года. Война застала его, как и меня, в Ленинграде. Первое боевое крещение политрук принял под Лугой осенью 1941 года. В бою под станцией Лычко-во в январе 1942 года был ранен. За мужество и отвагу его наградили орденом Красной Звезды. Попав в наш дивизион, он сразу стал "своим", любимцем бойцов и командиров. В дни боев находился там, где труднее,- чаще всего на передовой. В затишье вытаскивал нас по очереди на концерты фронтового ансамбля, проводил политинформации; постоянно заботился о нашей пище " одежде.
Очень любили в дивизии начальника политотдела Николая Борисовича Ивушкина – незаурядного, опытного и умелого политработника. Он прошел суровую школу боев 1941 года на Западном и Калининском фронтах. Все лето 1942 года провел, как и мы, на Сучане, в составе 133-й стрелковой бригады, которую не раз нам приходилось сменять или вести бой рядом. Поэтому хочу сказать о нем сейчас, хотя он прибыл в дивизию после боев да Сучане. Роль политотдела, самого Николая Борисовича в успехах нашей части трудно переоценить. Командир дивизии, Герой Советского Союза Николай Николаевич Заиюльев, был человеком крутого характера. Николай Борисович умел вовремя сдерживать и поправлять его. Вместе они отлично руководили соединением, не случайно прошедшим большой и славный боевой путь. Этот человек сумел сплотить коммунистов дивизии в одно железное ядро. И сейчас, много лет спустя после войны, Николай Борисович остался верным долгу комиссара: разыскал и объединил ветеранов дивизии. Благодаря ему свершилось невероятное – 9 мая 1972 года в 6 часов вечера у Большого театра в Москве я встретился со своими однополчанами, о которых мне ничего не было известно двадцать семь лет! Но об этом – позже.
Хочется закончить рассказ об этих двух однополчанах словами Саши Ипполитова. Он сказал о них на одной из наших ветеранских встреч:
– Я считаю, что родился дважды: первый раз меня родила мать; а второй раз, уже как гражданин, я родился в боях на Северо-Западном фронте. И в этом большая заслуга капитана Константина Андреевича[13] Абайханова и начальника политотдела дивизии Николая Борисовича Ивушкина!
Поздней осенью майора Новикова перевели в другой дивизион. Вместе с собой он взял Мартынова и меня. Начальником связи в новом дивизионе был лейтенант Геннадий Михайлович Беляев. Так мы оказались вместе: Мартынов, Беляев и я. На войне дружба зависит не только от тебя и твоих товарищей: ранения и смерти, служебные перемещения могут в любой момент оборвать ее. Нам повезло: почти полтора года шли мы одной боевой дорогой, поддерживая и помогая друг другу. Поэтому я хочу подробнее рассказать о Гене Беляеве, близком и дорогом товарище. Главной чертой его характера было 1 исключительное чувство долга, стремление отдать всего себя делу, в правоте которого был убежден, не рассчитывая на какие-либо привилегии и награды. Ровесник по годам, он был более зрелым по жизненному опыту. Это не влияло на наши отношения: Гена держал себя на равных, был исключительно скромен и внимателен ко всем. До войны работал учителем в сельской школе. В детстве лишился родителей, рано узнал, почем фунт лиха. Черты его лица выражали решительность и волю: | прямой, немного хмурый взгляд, тонкие, крепко сжатые 1 губы. Но стоило ему улыбнуться, как суровость исчезала. Любую работу делал всегда исключительно добросовестно. Логика его поведения и распоряжений, отдаваемых красноармейцам, выражалась предельно просто и справедливо: "Мы получили приказ, и мы должны его. только выполнить. При этом ни себя, ни вас "жалеть" я не имею права". Взвод связи с его приходом стал образцовым в дивизионе. Ко времени нашего знакомства Беляев был уже коммунистом, секретарем партийной организации дивизиона. Он первый заговорил со мной о вступлении в партию перед тем, как нас сняли с Северо-Западного фронта.
Особенно доставалось начальнику связи в дни наступлений, когда приходилось постоянно выходить на линию связи, под обстрел. В первые же дни появления на Су-чане (он прибыл в полк 1 июля 1942 года, на два месяца позднее, чем я) только случайность спасла ему жизнь. Связисты-телефонисты его взвода, свободные от дежурства, построили наспех блиндажик под большой елью. Вернее, это был просто шалаш. Утром 3 июля противник начал сильный артиллерийский обстрел из 155-миллиметровых пушек. Связь с НП и батареями прервалась. Рация почему-то вышла из строя, и Беляева из шалаша позвали к радистам, находившимся в отдельном блиндажике, метрах в двадцати. Беляев еще не дошел до них, как его оглушило взрывом снаряда, попавшим прямо в дерево, под которым находился шалаш. Взрывная волна разметала его в стороны, осколками снаряда убило двух бойцов, пятерым были нанесены тяжелые ранения. Жестокий урок не прошел даром: связисты скоро научились строить прочные укрытия. Но большую часть времени им приходилось вместе со своим командиром проводить "на линии", прячась от обстрела за кочку, дерево или используя свежую воронку. Не знаю, как Гена уцелел и избежал участи Трегубова…