Старшина слыл опытным командиром. За бои под Москвой и Сталинградом он уже имел награды: орден Красной Звезды и медаль "За отвагу". За месяц перед боями он вступил в комсомол. Его расчет считался образцовым. Орудие и бойцы стали единым целым. Обращение с пушкой было доведено до автоматизма. Каждый мог заменить любого из своих товарищей. В прошедших ранее боях расчет достиг такой скорострельности, что, казалось, орудие заряжается автоматически. "Тигры" и "фердинанды" встречали не первый раз.
Словом, это был боевой расчет образца 1943 года, прекрасно владеющий маневренным, легко маскируемым 76-миллиметровым орудием. Кстати сказать, в первые дни и месяцы войны дивизионные пушки были другие – на высоком лафете, легко обнаруживаемые противником. Бойцы про них с горькой иронией шутили: "Гроза танков, смерть расчету".
Увидев рвущиеся к батарее танки, Новиков скомандовал:
– Расчет, к бою! Прямой наводкой, по ближнему танку, бронебойным, прицел… наводить под башню! Огонь!
Наводчик Смагин мгновенно выполнил приказ командира. Прогремел выстрел. Но танк шел вперед.
– Наводи точнее, огонь! – спокойно скомандовал Новиков. После этого выстрела он увидел, как из остова машины повалили клубы дыма. Второй танк продолжал идти вперед.
Выстрелами срезало и разметало рожь, скрывавшую орудие. Его заметили оставшиеся на бугре "фердинанды" – рядом с орудийным окопом стали рваться снаряды. Осколком ранило наводчика Смагина. Его наспех перевязали, уложили в ровик. Орудие на руках потащили во второй окоп. Высокая рожь скрыла передвижение, и расчет вышел из-под обстрела. С новой позиции танки просматривались хуже. Заменивший Смагина боец Хисматулин сделал два выстрела, однако опять безрезультатно. Но вот два танка поднялись на гребень холма и стали видны почти полностью. По команде Новикова Хисматулин навел орудие на башню левого "тигра". После второго выстрела танк развернуло, он врезался во второй, идущий рядом. Раздался мощный взрыв. Новиков хотел крикнуть наводчику что-то одобряющее, обернулся к нему, но воздушной волной близкого взрыва был опрокинут на землю. Очнувшись, увидел, что Хисматулин лежал рядом убитый. Снаряды продолжали рваться поблизости. Из расчета оставались только он и подносчик снарядов Паршин. Вдвоем они перекатили орудие на i последнюю запасную позицию, из-за рыхлой земли это было страшно тяжело, и там силы совсем оставили их. Оба свалились в вырытый рядом ровик. К счастью, почувствовав отпор, "тигры" пришли в замешательство и на какое-то время замедлили свое движение. Теперь они шли медленно, высматривая недобитое орудие. Один, осмелев, увеличил скорость, стал быстро приближаться к батарее.
Новикову, наблюдавшему за танком через прицел, казалось, что "тигр" совсем рядом. Он видел, как ствол на башне танка стал разворачиваться прямо на него, сверкнул огнем. Снаряд разорвался сзади. Ранило Паршина, успевшего поднести Новикову еще один снаряд.
Летящие осколки заставили старшину прижаться к земле. Но он понимал, что теперь его собственная жизнь в его руках – надо немедленно выстрелить и подбить надвигающуюся на пушку грозную машину. Он вскочил, стремительно и как-то сразу, одним движением точно навел прицел на башню танка, рванул спусковой механизм. Его пушка и орудие "тигра" выстрелили одновременно. Тут же страшный удар лишил его сознания.
Первое, что он увидел, когда очнулся, были дергающиеся в конвульсиях ноги лежащего чуть сбоку умирающего Паршина. С невероятным трудом приподняв голову, старшина увидел, что они оба оказались под станиной собственного орудия, перевернувшегося от взрыва вражеского снаряда. Прислушавшись, понял, что "тигр" им подбит – лязгание гусениц сменила зловещая тишина; на несколько мгновений отодвинулась в сторону боль… Непосильная, давящая сверху тяжесть снова затемнила его сознание…
Больше ничего Иван Николаевич не помнил. В страде боев не все становилось известным сразу. В полку считали, что Новиков убит. Родители получили похоронку.
Тридцать лет спустя я услышал этот рассказ из уст самого Ивана Николаевича Новикова! Не мне, а детям Поныровской школы, разыскавшим ветерана и пригласившим его на встречу в дни тридцатилетия Курской битвы.
…Никогда не забуду, как в один из первых дней наступления пробирался через поле с несжатой рожью, где только что прошел танковый бой. Безжалостно исполосованное гусеницами тяжелых машин, оно хранило память о последних минутах смертельного поединка. То там, то тут виднелись остовы сгоревших немецких и наших танков. Стоял сильный запах гари. Во ржи лежали убитые, и немцы, и наши,- их еще не успели убрать. У конца поля в глубоком овраге штабель трупов фашистских солдат. Видимо, во время отступления хоронить не успевали. Подошел ближе и увидел раздутые, покрытые жуками и мухами трупы – вонь ужасная. А посмотреть надо: это же враги лежали! Когда-то наглые, самоуверенные, безжалостные, поставившие на колени почти всю Западную Европу. Те, что считали себя непобедимыми, сверхлюдьми. Успели, видимо, похоронить одного из солдат – из земли торчал березовый крест. Я прошел почти рядом с ним и прочитал надпись – фамилию, даты рождения и смерти. День и год рождения совпадали с моими. Враг – ровесник! Туда ему и дорога! А для остальных и березового креста не будет! Провалилось объявленное всему миру "решающее" наступление! Символическая "встреча"!
На третий или четвертый день успешного продвижения вперед начальник штаба капитан Агапов и я пробирались к новому местоположению штаба дивизиона. Мы спускались по отлогому широкому лугу. Он простирался километра на два-три и упирался в речушку, которая разделяла наши и вражеские войска. За речушкой снова шло ровное, хорошо просматриваемое поле. Мы шли открыто, не маскируясь, считая, что снайпер нас не достанет, да их и не должно было быть у гитлеровцев, враги еще только обживали передний край, а снаряды или мины на нас двоих тратить не будут. Внезапно раздался пронзительный свист над головой, и сзади нас что-то сильно ударило по лугу, но взрыва не последовало. С вражеской стороны долетел негромкий звук выстрела, Мы полежали немного, встали и снова пошли вперед – необычный обстрел нас не испугал. Снова просвистело, и впереди, совсем близко, ударило по земле. Значит, метили в нас, но непонятно чем, такого на северо-западе не было.
– Озверели гады,- крикнул мне капитан, упавший, как и я, в густую траву,- из танка бронебойными болванками стреляют… Подождать надо!
Минуты через три-четыре решили продвигаться дальше короткими перебежками по одному. Первым вскочил Агапов. Он не отбежал и десяти метров, как снова свистнуло и ударило по земле снарядом, а вслед за этим, почти одновременно, раздался звонкий залп стоявших позади противотанковых орудий. Когда потом снова стали продвигаться вперед, никто нас уже не обстреливал. Молодцы артиллеристы! Видно, давно выслеживали обнаглевшего, зарывшегося в землю "тигра": покончили с ним одним залпом. Кстати сказать, это были последние дни пребывания начальника штаба Агапова в нашем дивизионе. Его опять понизили в должности, на этот раз назначили командиром батареи. Через несколько дней он был ранен, успев отличиться-когда убило наводчика, сам встал у орудия и с первого выстрела подбил "тигра". За этот бой капитан был награжден орденом Красной Звезды. Его дальнейшая судьба мне не известна.
…Во время одного из боев, когда наша дивизия преследовала противника уже далеко за Понырями, я пришел на НП дивизиона. Стоял жаркий летний день. На передовой было временное затишье. Разведчики лежали в нескольких метрах от блиндажа, подставив носы под лучи солнца. У входа сидел связист. Мартынов лежал в стороне от всех, метрах в пятнадцати. Вдруг на склоне высотки, метрах в двухстах от нас, разорвалась мина. Все бросились в блиндаж. Я, подбегая к укрытию, взглянул на Мартынова. Он не шевелился. "Спит,- подумал я,- надо разбудить",- и бросился к нему.