Поток транспорта бодро тронулся на зелёный. Евгений Анатольевич надавил на газ и в тот же миг увидел и лужу, и какую-то бабочку на её краю. Мысль человеческая проносится с огромной скоростью, и самый быстрый в мире гонщик или какой-нибудь лётчик-истребитель принимает решения быстрее, чем движется его транспорт. "Бабочка?.. Замёрзшая... Нет, махнула крыльями... Пьёт", - кометой мелькнуло в голове человека, и руки его, почти не уступая в быстроте мыслям, дёрнули руль сначала влево, потом вправо. Лужа с последней обитательницей лета осталась незатронутой, как и маленький седан в левой полосе, водительница которого предупредительно просигналила. Режущая боль по груди заставила Евгения Анатольевича бросить педаль газа. Он откинулся назад и задохнулся. Его машина немного прокатилась и уткнулась правым передним колесом в бордюр тротуара. Когда всё тот же водитель-добряк открыл дверцу, Евгений Анатольевич уже умер.
Гармония
- ... А у нас старая корова наконец-то растелилась!.. Ну, помните, я вам вчера рассказывала, что уже сроки прошли, а она всё никак!..
- А, помню, помню. Ты ещё говорила, что твоя мама корову стыдит, а та смотрит будто виноватым взглядом. Мол, я бы рада, да не получается...
- Да-да! - девушка засмеялась. - Ой, чего это они расшумелись?!
Воробьи, скакавшие по верху высокого, в два метра забора из часто сбитого тёса, вдруг передрались и попадали в траву, продолжая воздушный бой на земле. Мужчина не удержался и громко шикнул на крикливую компанию, потом смущённо кашлянул в кулак. В щель плотного забора, за которым нельзя было рассмотреть лицо девушки, он всё же увидел, как игриво сверкнули её глаза. Или ему показалось, что увидел.
- А вы не кажетесь таким взрослым.
- А может, я молодой. Или видела меня?
- Нет, голос выдаёт... - она как будто задумалась и продолжила тоном, близким к назидательному. - Вообще, человек всегда должен быть молодым... Вот я. Мама говорит: дуре шестнадцать лет, а ведёт себя как пятилетний ребёнок, возится со шпаной. Так, наверное, никогда и не повзрослею...
- А зачем? Я тоже не торопился становиться взрослым. Мне и ребёнком нравилось. Всё детство в футбол, хоккей, в чижа играли, на велосипедах Бог знает куда забирались. Всё лето напропалую купались. Ты ещё молодец: ягоду собираешь. У меня на такие дела терпения не хватало...
- Мы в субботу на озеро собираемся. Папка как всегда рыбачить будет. И Алёшка с ним... Ой, я всё хочу спросить: как вас зовут?
- А своё имя скажешь? А то третий день разговариваем, а фактически незнакомы.
- Меня - Юлька. Юля. А вас, наверное, как-нибудь торжественно.
- Неужели я создаю серьёзное впечатление?
- Нет, но...
- Так почему же - "торжественно"?
- Не зна-аю... А как?
- Я Николай... Да просто Николай. Не заслужил ещё, чтоб по имени-отчеству.
- А сколько вам лет?.. Ой, об этом, говорят, нельзя спрашивать.
- Ну, почему же? Это у женщин невежливо спрашивать о возрасте. Мне сорок лет. Уже полгода как сорок. Но ты всё равно называй меня по имени. Как в Америке.
- В Америке ещё слово мистер прибавляют. Мистер Николай... Нет, не звучит. Лучше я буду по имени и на "вы". Кажется, так вполне вежливо. Да?
- Спасибо. Я хоть не буду чувствовать своего пятого десятка... Эх, что года? - Николай развёл руки в стороны, глубоко, но без грусти вздохнул. - Земля вон какая старая, а выглядит так, словно это лето первое за всё её существование. День просто замечательный. Наверное, брошу всё и схожу на вашу речушку, искупнусь. Там пацаны такую нырялку сделали!.. Если никого не будет - попрыгаю.
- Это вряд ли. Наш Алёшка там целый день торчит.
- Ну, тогда вместе с пацанами.
Они засмеялись и, чтобы убедиться, что день сегодня очень хороший, одновременно посмотрели вдаль, соединив взгляды где-то там, на ярко-голубом небе, дальнем лесе, встречающемся с горизонтом, лугами за речкой, где уже стояли высокие пузатые копны. Близкую речку отсюда, с возвышения, на котором стояло село, не было видно, но чувствовалось, что её прохлада освежает всё более раскаляющийся воздух, который уже начал ленивыми волнами бродить между домами и томить животных и людей.
- Что у вас, соседка Юля, есть ещё интересного в хозяйстве?.. Корова - значит, твой отец заготавливает сено.
- Нет, ему в кооперативе дают. Он же на тракторе работает. Дают сено и зерно. Сколько наработал. А хозяйство у нас большое. Пока утром всех
выпустишь да накормишь... То же вечером. Только днём от них и отдыхаешь... Да и то: травы надо и курам, и свиньям нарвать. Жрут много, а толку с них...
Последняя фраза была произнесена таким хозяйским тоном, что Николай улыбнулся и порадовался стене забора: вдруг девушка обиделась бы на его усмешку.
- А теперь ещё и телёнок прибавился.
- Да. Сегодня Майку дома подержим, а завтра - в стадо. Вечером будем учить малого пить молоко. Он такой щупленький...
- Бычок?
- Ага. Она у нас красная с белым, а этот вообще, как зебра, весь в разных пятнах. Разве так бывает? Никогда не видела...
- Юля! Юлька! - послышался крик.
- Мама что-то зовёт. Я уже почти всё оборвала... Ну, ладно, я побежала.
- Беги.
Николай вышел за село. "За околицу", - как сказал он про себя. Асфальт центральной улицы доходил до бетонного моста, но место для купания сделали немного в стороне, и туда вела широкая тропа. Резко начинались густые приречные кусты, и всякий раз, входя в них, Николай ощущал, что погружается в дикую природу или в прошлое. Здесь спокойно могли встретиться крестьянский воз этак века из двенадцатого-тринадцатого, разъезд боярских людей из смутного семнадцатого, старый солдат, бивший шведа с царём Петром под Полтавой, выслуживший свой срок и возвращающийся умирать в родную деревню... Всё это мужчина поочерёдно представлял, находясь под обаянием недавнего простодушного разговора, пока неожиданно не споткнулся о маленький пенёк, едва выступавший из земли. Прошлое метнулось вглубь леса, спряталось за деревьями и в кустах, а прекрасное настроение укрепилось восторженным, разноголосым птичьим пением, которое здесь оставалось неизменным, наверное, целую тысячу лет.
Нежное царствование зелени кругом, звонко-чистое пение и бодрый аромат лесного воздуха рождали на лице Николая блаженную улыбку. Здесь, наедине с природой, он улыбался, совершенно не сдерживаясь, и очень хотел
сказать что-нибудь дружеское, ласковое лесу, птицам и Той, которая не была видна, но шла где-то рядом, девушка-не девушка, человек-не человек, посланница божественного мира, сошедшая в этот лесок, чтобы одухотворить его восторгом и счастьем.
6 июля
Квартирная хозяйка Николая Зинаида Михайловна поинтересовалась у своего постояльца его "странными разговорами с соседской Юлькой", у которой "ветер в голове" и которая "готова трепаться с каждым встречным-поперечным". Николай весело и без всяких задних мыслей ответил, что он просто поболтал с Юлей "о всякой хозяйственной ерунде" и что она "забавная и непосредственная девчонка".
7 июля
Возвращаясь с речки, Николай обратил внимание на перешёптывания деревенских женщин, сопровождавшиеся странными улыбками и взглядами в его сторону. Вечером Серёга, сын Зинаиды Михайловны, работающий шофёром в сельхозкооперативе, спросил у Николая: "Что там у тебя с Юлькой?" На встречный вопрос "а что у меня может быть с этим в общем-то ещё ребёнком, кроме самой простой болтовни?" Серёга возразил: "Не знаю, не знаю, только люди говорят, что у вас вроде как роман и ты собираешься её увезти..." Николай расхохотался и вскоре, увлечённый работой, забыл слова Серёги, посчитав их за шутку. Однако странно нелюбезное отношение Зинаиды Михайловны в течение вечера заставило Николая призадуматься. Размыслив, он сделал для себя вывод, что какой-то случайный свидетель его разговора с соседкой решил сыграть с "городским" злую шутку и убедил местных в своей небылице.