Настоятель вышел, тихо закрыв за собой дверь. А Ликар еще некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь. Мориус явно был не согласен с его решением. Но он не знал всего того, что знал верховный жрец. Так что конечно, он поступал правильно… Но таких ситуаций следовало избегать — доверие подчиненных нельзя терять. Человеческие правители зачастую позволяют себе такое. И потом расплачиваются, даже не подозревая, что сами виноваты. Но Ликар считал, что не имеет права рассказывать всего Мориусу. Так что, все останется как есть…
На следующий день, с утра, как и каждый день, я занимался с Тароном.
… — Так, правильно. После этого переходи к четырем расшифровкам. Стоп, что это за движение?
— Ну, второе — я недоуменно пожал плечами.
— Это я и без тебя знаю. Для чего оно? — Это и блок и удар — сам же ответил на свой вопрос Тарон. — Это вкручивающе — бьющее движение, а не просто вкручивающее движение, рука противника должна за счет этого как бы соскальзывать, отлетать в сторону, а твоя — достигать цели. Смотри — он продемонстрировал правильное движение. — Запомнил?
— Ну да.
— Тогда повтори. Только начни сначала.
… Мне нравилось заниматься с Тароном. Когда получалось что‑то новое — это стимулировало, буквально программировало на новые успехи. Еще интересно было послушать легенды про мастеров, настоятель знал их множество. Он открывал передо мною новые возможности тела, новые способы движения. И своеобразное видение мира. Это новый для меня мир, уникальный, самобытный, но четкий и очень логичный. Он рассказывал о способе восприятия, так, как это должен делать настоящий воин:
… — Ты должен всегда быть начеку. Это не значит, что ты должен всегда быть напряженным, нет. Внимание мастера неусыпно, но он расслаблен, всегда. Он напрягается лишь на одно короткое мгновение — в момент удара, или движения. Мастер контролирует мимоходом все, что его окружает, хотя кажется, что просто пьет чай, или разговаривает, к примеру. Есть даже поговорка: по — настоящему готов к бою тот, кто выглядит вовсе неготовым. Еще у опытных воинов развивается чутье настолько, что они могут почувствовать опасность или биться с закрытыми глазами, в кромешной тьме. В бою ты должен обходиться минимумом движений — тратить ровно столько, сколько нужно, и ни миллиметра больше. Схватка мастеров молниеносна — одно, два, или три мгновенных движения — и все — проигравший падает. Чем проще прием — тем лучше. Зачем учить что‑то невероятно сложное, если можно того же эффекта достичь простым…
Подобные правила, оказывается, были на все случаи жизни. Тарон мне рассказывал их, иллюстрируя рассказами из жизни. Так они запоминались гораздо лучше, да и были доступнее для понимания. И постепенно вырисовывалась четкая система мировоззрения — гениальная в своей простоте, но невероятно сложная в применении. Хотя Тарон убеждал, что так должен думать любой воин. И неважно, чем он разит своих противников — мечом, луком, магией или словом.
Любопытно было еще одно задание — теперь, в начале занятия, я по пятнадцать минут сидел в позе лотоса, и думал о смерти. Да — да, именно о собственной смерти. Я должен был привыкнуть к этой мысли, и убедить свое подсознание, что это естественный процесс. Смерть и Жизнь, закат и рассвет — с этим сталкивается каждый.
«— Я обязательно умру. Неизбежно. Я помню это. В этом нет ничего страшного. Мгновение — и я в небытие. Смерть — это всего лишь забвение, отдых» — вот на таких мыслях я концентрировался. Как объяснял Тарон, именно страх смерти сковывает бойцов, заставляет паниковать, ошибаться. Следовало привыкнуть к мыслям о собственной смерти. Это же неизбежно — еще никому не удавалось обмануть Костлявую, рано или поздно, все там будем. Когда воин привыкает к мысли о смерти, к мыслям о том, что может в любой момент покинуть этот мир, он становится спокойней, мудрее. Страх исчезает. В самом деле, чего же тогда боятся?! Это факт, доказанный сотнями поколений — воины, привыкшие к мыслям о смерти, погибают в бою реже, чем неподготовленные таким образом. И вывод получается необычный — страх смерти убивает верней, чем вражеский меч. Сам по себе…
В детстве я, кстати, пару месяцев ходил на рукопашный бой. Потом мне это надоело, и я благополучно забросил занятия. Сами занятия проходили так: нам говорили, что сегодня мы отрабатываем, допустим, удары ногами. И за тренировку успевали показать десятка два разных ударов. Мы их отрабатывали. На следующий раз — броски. То же самое — кучу бросков показали, мы их попробовали, каждый по пять — семь раз, и все. Занятие окончено. Следующее — удары руками и блоки. Потом еще что‑то. И еще. Вот так каждое занятие мы учили что‑то новое. К одной и той же теме возвращались где‑то раз в месяц, иногда — раз в полтора месяца. Как при таком подходе можно толком запомнить хоть что‑то — я не знаю. Хотя при этом были ребята, долго занимавшиеся, они даже выступали на соревнованиях. Наверное, они очень долго занимались. Или упорно отрабатывали дома, я не знаю… Подход Тарона принципиально отличался. Я даже почти дословно запомнил его рассказ на эту тему:
Существует два подхода к обучению — системный, и по количеству. По количеству — это значит, что ты разучиваешь много почти не связанных друг с другом разнообразнейших движений, и потом учишься их применять. Занимает такой подход долгие годы. А потом еще столько же, если не больше каждый подгоняет все разученное под себя — выкидывает то, что ему не подходит и сводит вместе то, что решил оставить. Системный — ты разучиваешь небольшой комплекс взаимосвязанных движений, и все — дальше шлифуешь только эти движения. Потом постепенно учишь новые. И понимаешь — все новое — это те же самые базовые движения в новом применении. То есть ты их уже знаешь, нужно только немного подогнать эти знания под иные условия. Я учу тебя именно системному подходу — он мудрее…
Глава 7
…Прошло два года.
Молодой рыжий парень в рясе простого монаха зашел в кабинет Ликара. Его лицо серьезно, но в глазах можно заметить улыбку.
— Здравствуйте, учитель — парень поклонился.
— Дементий. Рад тебя видеть. Садись, рассказывай — в отличие от своего воспитанника, Ликар не стал сдерживать улыбку — он рад его видеть. — Вот ты и попробовал замещать настоятеля малого храма в Наиле. Тяжело было?
…Страной управляли монахи, и настоятели малых храмов одновременно управляли и храмами, и провинциями, в которых они располагались. Заменяя настоятеля в Наиле, Дементий одновременно являлся управляющим Наильской провинции. В этой провинции располагался второй по величине город. Наил — крупный портовый город, так что управлять ним даже тяжелее, чем столицей. Такие задания типичны — в свое время Ликар, будучи учеником предыдущего верховного жреца, тоже его получил. Ибо этот пост не только для одного из сильнейших монахов — чародеев, он для правителя страны. Личная сила тут немного значила. Алчный, недальновидный или слабодушный не должен быть во главе храма Никкасу. По сути, это последняя проверка преемника, после которой ученика готовили к передаче посоха верховного жреца, раскрывая сокровенные тайны, передававшиеся сквозь века. Все поступки Дементия отслеживались монахами, и в том случае, ели бы он начал совершать ошибки — Ликар узнал бы. Собственно, сейчас на столе у верховного жреца лежали отчеты всех, кому доводилось контактировать в Наиле с Дементием. Но это понимал и его ученик. И потому, улыбка верховного жреца могла означать лишь одно — он прошел эту проверку. Дементий расслабился.
— Не скажу, что легко… но интересно.
— Да? И что же тебе было интересно? — с любопытством уточнил Ликар
— Вообще‑то, интересней всего наблюдать за тем, как исполняют мои приказы — признался ученик. — Такое странное чувство, похожее на… не знаю, ощущения паука, или кукловода, что ли — попытался подобрать максимально точное отражение своих чувств Дементий. — Я знаю, что от моих действий зависит поведение и жизнь множества людей, и я могу, по сути, шевельнуть пальцем — а их жизнь изменится кардинально. Но это огромная ответственность… А еще интересно наблюдать, как большинство людей слепо идут, идут туда, куда ты приказал, без инициативы, без осмысления, без колебаний или вопросов. Это тоже заставляет задуматься. Получается, я как бы беру право ИХ выбора на себя, и опять же от меня зависит, будут ли эти люди жить в благоденствии и радости, или в нищете и печали. Я даже не знаю, гожусь ли я на эту роль, смогу ли я… — окончательно погрузился в размышления Дементий.