Тем временем По-Лан начал дергаными жестами что-то колдовать над большой чашей с кровью. Капли медленно поднимались в воздухе и дождем проливались на мумию Ксигона.
— Эликсир тысячи жизней, — прошипел ти-шадаец. — Ты не помог Шан-Асолу обрести бессмертие, но сейчас послужишь нам.
— Это прохудило даже мой кошелек, — прокомментировал Сандис. — Столько жертв за раз и мастерам крови нужно было платить. Жизни тысячи человек, слитые по капле в один сосуд. Первый ингредиент, который нам нужен.
Кровавый дождь омыл мумию и размочил истлевшие бинты. Но затем произошло нечто странное. Кровь начала стремительно впитываться дряхлым телом. Оно обрело больший объем и более не казалось таким сухим. Морщин на коже стало меньше. Радан испуганно смотрел на это. Даже Покорд более не злился, погруженный в мистерию зловещего ритуала.
— Просто труп? — усмехнулся Сандис, глядя на товарищей. — В нём ещё осталась сила и мы сейчас раззожем ее искру. Второй ингредиент. Кровь врагов, что наложили на Ксигона проклятие. Альденг, разбей филактерии. Пусть падут древние путы.
В комнате потемнело. Часть свечей погасла, а ти-шадаец поспешил на выход. Альденг телекинезом спустила со второго этажа огромный, непроницаемо черный сосуд-филактерию. Древнее проклятье, которым остальные жрецы Канртега повергли Ксигона.
Раздался хруст и оболочка раскололось. Черные, бесформенные тени злобы полезли изнутри. Альденг взяла в левую руку мерцающую огненную сферу и принялась направлять багровые путы внутрь филактерии. Древние призраки стонали, корчились, но сила Великого Пламени не давала им причинить вред колдунье.
Сандис побледнел. Явно настал финальный момент ритуала, когда решится его судьба. Триумвир взял в правую руку костяной кинжал и занес левое предплечье над саркофагом. Сандис надрезал свою кожу. Теперь его кровь напитывала мумию.
Альденг подняла сферу вышел. Артефакт пылал все ярче, разгоняя визжащие тени древнего проклятья. Путы, что удерживали Ксигона в царстве смерти ослабевали. Но правда в том, что жрец никогда не был мертв до конца. Сандис не воскрешал его, а скорее восстанавливал силы этого чудовища из темной эры кровавых алтарей.
Триумвир начертил на муми несколько символов своей кровью. Все тут же впиталось, а тело Ксигона казалось уже практически живой плотью. Кожа натянулась, складки разгладились. Я узнавал его лицо, вспоминая статую из зиккурата. Произошло чудо, на которое не способна магия Великого Пламени. Она давала умертвиям лишь подобие жизни, а Ксигон возрождался из праха.
— Последний ингредиент, — произнес Сандис, роняя капли алой влаги из пореза на руке. — Крови самого Ксигона у нас нет, но подойдет и кровь потомка.
На лице Покорда ужас смешался с удивлением, а Сандис был рад произведенному эффекту.
— Да-да. Отношения Канртега и Республики в реальности были сильно теплее, чем ныне доносят предания. Жрецы не выпускали силу за пределы семей, но не все их дочери наследовали дар. Таких можно было отдать за союзников. Например за отпрысков благородной семьи республиканских сенаторов.
Сфера в руках Альденг вспыхнула последний раз и раскололась. Волна жара прошлась по комнате, ломая стол. Но все в защитном круге не пострадало. Фантомы проклятий исчезли. Их стенания навсегда замолкли. Ритуал подошел к концу.
В саркофаге перед стратегами лежал с закрытыми глазами живой человек — высокий, крепкий, с чистой смуглой кожей и совершенно обнаженный, не считая остатков бинтов. Потом глаза его раскрылись, но взгляд их оставался бессмысленным, как у новорожденного.
— Его взгляд пуст, Сандис, — забеспокоился Радан.
— Он очень долго был мертвым, — ответил триумвир. — Он сейчас, как человек, которого неожиданно разбудили после глубокого сна, — душа его ещё не очнулась. Когда это случится, силы тьмы отхлынут, и память вновь вернется к нему. Это будет уже скоро.
Сандис склонился над саркофагом и, заглянув в глаза лежащему человеку, там человеку, позвал:
— Ксигон, ты слышишь мой голос?
Губы воскрешенного механически задвигались:
— Ксигон… — повторил он глухим шепотом.
— Да. — обрадованно согласился Иворна — Ты Ксигон Тарамах из Канртега. Завоеватель Сулима.
В глубоких темно-зеленых глазах жреца мелькнул слабый проблеск.
— Я был Ксигоном, — послышался ответ. — Он теперь мертв. Спит вечным сном в темной пещере святилища своего зиккурата в Сулиме.