— Ты смотри, все еще хорохорится. Слушай, император, все хорошо в меру. Не спорю, твои фокусы первое время помогали, ну там, арбалетчики по лесам, накопленное всеми правдам и неправдами золото, на которое ты покупал у дварфов наконечники для болтов, яды те же, наемные убийцы, но всему хорошему приходит конец.
— И все-то вы знаете. Чистое любопытство — давно?
— Да я двадцать с лишним лет прикрываю тебя от Исиринатийцев и эльфов! Странно даже, что остроухие ничего не пронюхали. Ты, конечно, умен, не спорю, но шила в мешке не утаить.
— Не проще ли вам было, вместо того, чтобы поддерживать меня, просто напасть и захватить все? — ради интереса спросил Шахрион. Ему очень хотелось проверить свои провидческие способности, и венценосец не разочаровал.
— И делиться таким вкусным пирогом с котами? Ну уж нет.
— Может быть, на прощание вы удовлетворите мое любопытство?
— Валяй, мне спешить некуда.
— На чем я прокололся? Шило в мешке — это как-то расплывчато.
— На одаренных младенцах. — Охотно объяснил Гашиэн. — Я сам собирал детей, способных колдовать, а тут образовался конкурент. Сперва подумал, что у Ириулэнов хватило мозгов, но им оно без надобности — у этих гадов столько народу, что на десять Академий хватит и еще трем Орденам останется.
— А потом вышли на мой след?
— Ну да. Собственно, тогда решил тебя в подельники взять. И не разочарован — ты был очень полезен.
«Или я позволил тебе найти себя и взять в подельники», — подумал Шахрион, стараясь не улыбаться.
Двадцать с небольшим лет назад Шахрион решил, что гораздо проще было бы действовать в союзе с кем-нибудь сильным и амбициозным, но не обремененным излишним умом. А раденийскому венценосцу, отходящему от очередного поражения, требовался для разных махинаций кто-нибудь хитрый и изворотливый, но контролируемый. Они нашли друг друга.
Шахрион выдавал союзнику полезнейшие советы, а тот платил золотом и внезапными приступами слепоты. Что и говорить, оба были довольны положением, но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Наверное, Шахриону следовало стыдиться союзу со злейшим врагом, но, увы, государи очень часто вынуждены идти против совести.
— Что же, было приятно работать с вами, ваше величество. До следующей встречи.
— Бывай, — расхохотался Гашиэн, выключая тириомаль. — И смотри, не обоссысь, как в детстве.
Шахрион улыбнулся, глядя в шар. Он был готов поспорить на что угодно, что венценосец — отвратительный игрок в шемтис.
Оставалась еще одна беседа, после которой можно было возвращаться на стену и немного приободрить солдат. Старый Инуче должен был сделать свой ход.
Почти час прошел в ожидании гоблина, но, наконец, омерзительная рожа последнего появилась в шаре.
— Приветствую тебя, о величайший из великих. Старому Инуче будет позволено узнать, как идут дела у обращающего врагов в пепел?
— Дела идут достаточно неплохо, — проговорил Шахрион. — Хотя есть некоторые проблемы. Новый город, например, уже пал.
— Ой, беда, беда! — запричитал гоблин. — Что же великий собирается делать?
— Драться, что же еще, — пожал плечами император, разглядывая хитрую морду гоблина.
Интересно, как много тот знает? С одной стороны, зеленокожих в его владениях не водилось, с другой же, иногда шаман проявлял поразительную осведомленность в делах, которые его никоим образом не касались.
— Великий благороден и храбр, я верю в его победу.
— А я знаю, что она будет. — Тоном, не оставляющим сомнений, ответил император. — Но я решил поговорить с тобой о другом.
— Ничтожный Инуче внимает великому.
— Я хочу, чтобы гоблины поддержали меня в войне.
У старого шамана отвисла челюсть.
— Прости, о великий, но мы — слабый народец, мы жалки и убоги, не нам тягаться с людьми на поле брани.
— Я в вас верю, и не волнуйся, помощь понадобится не раньше весны. В награду вы получите свои старые земли на юго-востоке Исиринатии, где сможете жить как раньше, не влача жалкое существование в людских городах и не побираясь по помойкам.
— Ты не в себе, владыка. — От удивления у шамана пропала всякая почтительность. — Как ты собираешься воевать против всего мира, да еще и победить, если у тебя подданных мужчин меньше, чем солдат у одних только котов?
— На этот вопрос позволь пока не отвечать, — улыбнулся Шахрион. — В любом случае, весной я жду храбрых гоблинов под моими знаменами. И вот еще что, — с добродушной улыбкой проговорил он. — Вне зависимости от решения советую тебе и твоим подданным исчезнуть из Стоградья до окончания холодов. Настоятельно советую.
С этими словами Черный Властелин разорвал связь и спрятал драгоценный шар.
Он рисковал, говоря шаману то, что сказал. Гоблин, если захочет, сможет предупредить венценосца и Орден, и если те поверят и поймут, то, может быть, смогут даже что-нибудь предпринять. Сорвать важнейший элемент сложного плана и поставить под удар конечные результаты.
Вот только они не поверят. За годы, проведенные в свободном плаванье без указок эльфов и страха перед Империей, венценосцы слишком привыкли к своему могуществу. Они просто не допустят мысли о том, что кто-то, разбитый в пух и прах, может говорить с ними на равных. А Инуче поверит. Он помнит, на что способны маги смерти. А значит, хочется старому гоблину или нет, ему и его народу придется испариться из Стоградья, в котором обитает почти половина всех гоблинов. Ну а после этого выбора у них не останется.
Бирт достал большую початую бутыль с самогоном и хорошо приложился к ней.
— Величайшее соизволение его величества, — пробормотал генерал, сплевывая, — повелеваю занять Черную Цитадель до первых снегов. Будь все оно проклято!
Последние слова он прокричал в пустоту, стараясь унять дрожь внутри. Он гнал людей на штурм волна за волной, не обращая внимания на жалость. Лагерные кладбища были завалены горами трупов, которых никто и не собирался хоронить — у обессиливших воинов, валящихся на землю там, где стояли, как только командиры давали команду на отдых, попросту не было сил заботиться о павших. Он уже сжег в бессмысленной бойне десять тысяч человек и понимал, что спалит в два раза больше, прежде чем преодолеет последнюю линию стен. А потом еще штурмовать саму Цитадель, будь она неладна!
Имперцы отступали на удивление организованно и продуманно, забирая своих мертвецов, снимая со стен баллисты и уволакивая все мало-мальски ценное.
Ни от магов, ни от мощнейших камнеметов, присланных венценосцем, не было толку — вражеские чародеи упорно держались, а камни с небес продолжали валиться на головы леопардов.
Будь его воля, штурм бы не состоялся — голод делает свое дело куда лучше, чем сталь.
Генерал снова налил. Он пил, не чувствуя вкуса и не пьянея.
Проклятые имперцы! Никогда в жизни он не видел такого фанатичного сопротивления. Даже орки не дрались столь яростно! Вчерашние пахари, дровосеки и ремесленники медленно, шаг за шагом, пятились, устилая камни своего древнего города телами исиринатийцев.
А ведь он отправил уже пять голубей венценосцу, чтобы остановить это безумие. Он просил, требовал, умолял, но без толку. Ни одного ответа. Ни одного приказа. Ничего.
А поэтому — вперед, на стены! Бирту даже пришлось пустить в дело Бронзовую гвардию, но даже та не сумела решить исход сражения, забуксовав в схватке с гвардейцами императора, одетыми тяжелые дварфовские пластинчатые доспехи поверх хауберков. Да, их было очень мало, но каждый стоил десятерых, в этом генерал готов был поклясться — он видел, как черные воины, появляясь на самых опасных участках, словно танцуя, прорубали просеки в рядах уже готовых занять стену исиринатийцев, как закаленные в боях ветераны умирали, будто неопытные юнцы, впервые попавшие на поле боя!
Зачем нужна такая победа? Потерять половину армии, чтобы стать властелином груды камней. Очень равноценный размен.