Николай чувствовал в себе избыток сил. Он твердо знал, что посвятит всю жизнь свою науке.
Глава V. Первая любовь
В конце февраля к братьям Жуковским приехала погостить из Орехова сестра Машенька.
Конца не было рассказам о разных деревенских происшествиях, подраставшем брате Володе и сестре Вере, о зимнем празднике у соседей, где Машенька участвовала в живых картинах и изображала Психею…
Привезла она и домашней провизии, собранной заботливыми руками Анны Николаевны и няни Арины Михайловны.
Решили устроить блины.
Тесная студенческая квартирка еле могла вместить всю молодежь, нагрянувшую на вечеринку к Жуковским.
Сейчас же начались шумные разговоры и споры. Коля горячо развивал какую-то новую мысль об устройстве Вселенной. Ему возражал Преображенский. Он бегал по комнате, ерошил волосы и так увлекся, что, к ужасу Машеньки, схватил со стола салфетку, высморкался в нее и с усилием стал запихивать ее в карман брюк.
— Да будет вам спорить! — закричал Ваня. — Коляндра, забудь ты на минутку свою математику. Сашенька пришла!
Коля оборвал спор на полуслове, покраснел, засуетился и как-то бочком подошел поздороваться с гостьей.
Сашенька Заблоцкая — кузина молодых Жуковских — была прелестная девушка. Она окончила пансион и теперь, по примеру девушек 60-х годов, отвоевывала самостоятельность. Однако к братьям ее пускали только тогда, когда приезжала Маша или Анна Николаевна.
Ваня и его друзья Офросимовы сейчас же завладели вниманием девушек. Все наперебой говорили, не слушая друг друга, и чему-то смеялись. Кто-то предложил танцевать.
Длинноногий Смецкой уселся на комоде и с усердием начал наигрывать на гребенке польку.
Все ему подпевали: «Что танцуешь, Катенька? Польку, польку, маменька» — и умудрялись весело кружиться между столом и стульями.
Николай никак не мог добраться до Сашеньки. Чтобы обратить на себя ее внимание, он прошелся в «диком плясе» со Щукиным, подшиб при этом Шиллера и Машеньку. Те упали на диван; поднялся визг и хохот. Но тут Маша велела всем угомониться и усесться за стол: принесли блины!
Николай ухитрился сесть около Сашеньки и был бесконечно счастлив. За столом было тесно, шумно и весело. Ваня декламировал экспромты в стихах. Офросимовы потешали всех смешными анекдотами и тостами. Машенька сетовала, что не хватает тарелок и стаканов.
Но велись и серьезные разговоры.
— Да поймите же, теперь все по-другому! — убежденно говорила Сашенька. — Я не хочу просто быть «барышней», я хочу стать самостоятельной, жить для других. Вот моя подруга сделалась портнихой, как Вера в «Что делать?» Чернышевского, а я… я хочу стать актрисой…
— Актрисой?! Да ты… да вы с ума сошли!.. — посыпались возгласы.
— Ну вот! Я так и знала. А Федотова — разве она не замечательная женщина?
Николай вдруг набрался храбрости. Он нагнулся к Сашеньке.
— Пойдем со мной в Малый театр смотреть Федотову в «Макбете»! Пойдешь? — задыхаясь от волнения, спросил он.
— Пойдем, — шепнула Саша. — Зайди завтра за мной. С тобой меня мама отпустит.
Николай не помнил себя от радости. Весь остальной вечер не отходил он от Сашеньки.
После блинов, удавшихся на славу, всей шумной компанией пошли провожать Сашу до самого дома.
— Так не забудь — завтра… — успел шепнуть, прощаясь, Коля.
Действительно, на другой день Сашеньке удалось упросить мать отпустить ее с кузеном Колей в театр. Счастливые, смущаясь непривычной близостью, сидели они высоко, на галерке, и восторженно приветствовали любимицу Москвы — молодую Федотову.
Выходя из театра, они тотчас стали припоминать ее слова, жесты, мимику.
— Помнишь, как она вытирала кровь с рук?.. — восторгалась Сашенька.
— А каким мрачным огнем горели ее глаза в последнем выходе! — перебивал ее Николай.
Они быстро пересекли Театральную площадь. У подъезда Большого театра толпилась публика. Подъезжали кареты, слышались громкие возгласы швейцара, вызывавшего собственные выезды. Подкатывали лихачи, поодаль теснились «ваньки». Молодые люди выбрались из толпы и пошли вниз по Моховой.
— Сашенька, поедем прокатиться! — вдруг предложил Николай.
— Ой, что ты, разве можно?
— Ну, один разок ничего. Немножко позднее домой придешь. Поедем.
Как раз их догнал не нашедший седока лихач. Он медленно ехал рядом с ними.
— Пожа… пожа… прокачу! — приглашал он.
Вороной конь под голубой сеткой переступал на стройных забинтованных бабках, как будто просил ходу. Кучер повернулся к ним. Из-под круглой меховой шапки с квадратным верхом смотрели добродушные глаза, а черная борода казалась седой от мороза. Он откинул медвежью полость. Николай подсадил Сашеньку, сам присел на кончик узеньких высоких санок. Вороной рванул, и они помчались вверх по Тверской.