— Через двенадцать дней. Вам нельзя терять ни минуты. Найдите еще одного налетчика. Пусть у него не будет достоинств первого, ничего. Но если будут — тем лучше. Каждый из нас должен будет сыграть двойную роль.
— Нас будет много?
Она взяла листок и ответила:
— На нынешний момент семь или восемь. Я еще буду изучать этот вопрос и сообщу вам все необходимое. Также нам понадобится снаряжение, список которого я вам предоставлю.
Говоря это, она подошла к окну, и ее взгляд задержался на закутанном человеке, сидевшем в кресле в саду.
— Кажется, состояние герцога не слишком улучшилось, — констатировал подошедший к ней Чарли.
— Вам его жаль?
Он усмехнулся. Дюк прервала его смех голосом, в котором звучали светские нотки.
— Если да, то напрасно. В свои восемьдесят лет он умрет спокойно, чего я ему от всей души желаю. Этот эгоист признает только себя, делает все только для себя.
Она постучала по стеклу мундштуком и продолжала с презрением:
— Лорд Ритфорд. Достопочтенный лорд Ритфорд. Самая большая сволочь Соединенного Королевства. Тот, кто промотал мое приданое, а также состояние моих идиотов-родителей, которые даже не осмеливались посещать поместье, такое сильное впечатление производил на них Его Светлость. Его Светлость играл на бирже… сначала на мои деньги, потом на немногие оставшиеся у него земли.
— Которые вы выкупили!
Она перестала стучать мундштуком по стеклу и повернулась к Чарли.
— С вашей помощью.
— Нет, нет, — ответил он. — Я только подчинялся вашим приказам. Например, при краже драгоценностей Мак-Логганов, кузенов герцога. Это была тогда моя специальность, но я никогда не летал высоко. Уже пятнадцать лет, — задумчиво проронил он.
— С тех пор мы вместе прошли долгую дорогу, — ответила она. — Вы проявили себя прекрасным организатором.
— С вашими советами.
— Вернули герцогу его былое состояние и удесятерили мое.
Он заговорщицки улыбнулся.
— Да, но пользоваться им он не может. Вы ведь не даете ему играть на бирже или ипподроме.
— Я даю ему возможность жить, — сухо заметила она, — жить в той роскоши, к которой он привык. Он так этому рад, что даже никогда не пытался узнать, откуда появились деньги. Он просто живет. Для себя. Он — подлец.
Маргарет отошла от стекла, бросив последний презрительный взгляд на старика, обсасывавшего пирожное, и добавила:
— Муж дал мне прекрасный урок. Я решила никогда больше не нуждаться в деньгах и никогда не доверять мужчинам.
Она неожиданно подняла руку.
— Скорее отправляйтесь на поиски, Чарли.
Чарли удержал ее пальцы.
— Маргарет…
— Нет, нет, — ответила она, мягко высвободив руку; — Я уже говорила вам, что, если бы между нами не было герцога, может быть… Но я хочу остаться леди Ритфорд, хотя бы только для себя… Может, это глупо.
Однако прошло пятнадцать лет… с того вечера, когда мы впервые встретились в Сохо.
— Счет оплачен, Чарли.
— Вы не любите мужчин, Маргарет, так ведь?
Она улыбнулась, открывая ему дверь.
— Возможно. Но и это из-за герцога. Нас разделяло более сорока лет, когда в ночь нашей свадьбы… он был омерзителен. Как и всегда. Бай-бай, Чарли.
Они обменялись дружеским взглядом, в котором проскальзывало сожаление.
— Бай-бай, Маргарет, — прошептал он, выйдя в дверь.
Она слушала, как затихают его шаги, потом вставила «плэйерс» в мундштук и посмотрела в сад, где лорд Ритфорд хихикал, пока Джеймс накладывал ему в чашку чая сахар.
9
Как и вся столица, дом номер 36 на Орфевр почти опустел. Поднимаясь по лестнице здания уголовной полиции, старший комиссар Ален Ле Гофф, начальник бригады по борьбе с организованной преступностью, встретил нескольких инспекторов. По мере того как он поднимался, он яснее слышал удары молотком и скрип пилы. Дело в том, что в старом здании шел ремонт! Давно начатые работы приносили массу неудобств, много шума и запах краски.
На верхнем этаже Ле Гофф открыл дверь своего кабинета, бросил на стол газету и привычным жестом закурил первую за день голубую «голуаз». Потом, посмотрев через форточку на крыши Парижа, освещенные летним солнцем, прошел через кабинет своего помощника, который был в отпуске, и вошел к Сериски — офицеру, временно исполняющему обязанности помощника. При его появлении Сериски и два сотрудника из отдела документации вскочили и произнесли: «Доброе утро, патрон». Ле Гофф сделал им знак садиться.