— Вверх, — сипло сказал Вадим. Я оглянулся на отвесный откос:
— Не влезем, он нас снимет, как яблоки с ветки… Лучше внутрь, в пещеру…
— Спятил, — Сергей встал рядом с нами. — В темноте он нас подавит, какк мышей, — он повернул бледное лицо со ставшими огромными серыми решительными глазами: — Надо драться.
Медведь поднял голову. Глаз почти не было видно за прядями шерсти, но я ощутил, как хищный, странно-холодный взгляд упёрся в меня, будто тупой нож.
Зверь задрал голову выше и, обнажив длинные жёлтые клыки, хрипло заревел. Мне показалось, что нас толкнуло звуковой волной.
Вадим, не огтрывая взгляда от медведя, доставал из ножен бастард. Во мне что-то оборвалось — и я вытащил палаш.
Медведь неспешно встал в рост — на задние лапы, покачиваясь и растопырив перед-ние. "Ух… хух… ух… хух… ух… хух…" — слышалось мощно-размеренное пыхтение. Со всё ещё оскаленных клыков прозрачными струйками цедилась слюна. Короче, следовало беж-ать — куда угодно, лишь бы подальше…
— Стреляй, — сказал мне Сергей.
— Дурак, — ответил я чужим голосом, — наган ему и шкуру-то…
Медведь стремительно бросился вперёд — выставив лапы и как бы падая, чтобы подмять нас. Его хватило бы на всех троих… Сергей отскочил назад, мы с Вадимом — вправо-влево. Я увидел чёрный бок и, прижатый к откосу, размахнулся и рубанул. Где-то вроде бы очень далеко снова заревел медведь, палаш вырвало из моей руки, подвихивая кисть. Я перекатился по широченной спине и упал наземь — удачно, на левую руку, правой выхватывая дагу. Справа от меня был открытый проход на тропинку, но я отметил это как-то мельком, потому что окротко вскрикнул Вадим, и я увидел возле головы медведя молниеносный высверк стали. Заорав что-то неясное самому, я обеими руками занёс над
123.
головой дагу и вогнал лезвие в толстый бок до упора. Меня мотнуло, как бумажную фит-юльку, но я не выпустил дагу и, перелетев через медведя, грохнулся у входа в пещеру — уже не так удачно, дух захватило, и я беспомощно смотрел на оскаленную пасть, нависшую надо мной. Но рядом оказался Вадим — он был в крови и, рыча не хуже медведя, начал ру-бить морду зверя тесаком. Медведь махнул лапой — Вадим отлетел, как пушинка, лапа снова взметнулась, и я вогнал под неё, в складку кожи, дагу, заорав:
— Стой, ссссука! — а Сергей, появившийся где-то сзади, как из-под земли, замолотил па-лашом — он по-прежнему держал его в руках — по крестцу зверя.
Я распорол медведю лапу — и оказался о откоса. Голова гудела, куртка и майка у ме-ня на груди были располосованы, рваньё быстро заливала яркая кровь.
Я видел, как Вадим выкатился из-под самой пасти медведя и, схватив его за ухо, по-лоснул тесаком по шее сбоку — брызнула кровь. Медведь взревел — грозно и удивлённо, от-бросил Вадима куда-то в темноту пещеры, развернулся к Сергею, который, выставив пе-ред собой палаш, вжался в откос.
— Сссстой! — прохрипел я и, прыгнув на медведя сверху, несколько раз успел ударить его в район позвоночника — лезвие соскальзывало. Медведь завалился на бок — я еле успел от-катиться. Сергей, метнувшийся в сторону, вонзил свой палаш в брюхо зверя и молча рух-нул — удар лапы пришёлся ему в бедро. Медведь вскочил и заревел — жалобно, он сам во-гнал торчащий палаш ещё глубже. Я, поднявшись на колено, раскроил медведю нос сбоку, и он не успел повернуться ко мне — вновь возникший "на сцене" Вадим, подобравший свой меч, всадил его в бок зверя, навалившись на рукоять всей тяжестью тела. Через секунду после этого я загнал свою дагу точно под левую лопатку. Вырвать не успел — зверюга ме-тнула меня головой прямо на пытавшегося подняться Сергея. Тот заорал, мы перепута-лись всем, чем только можно, но медведь не спешил атаковать. Он повернулся в нашу сторону, оскалился — но его качало, а по языку бежала тёмная кровь. Горло медведя зад-рожало, но его рык был больше похож на хрип, в котором пробивалось бульканье. Я на-шарил наконец свой собственный палаш и поднялся на колено. Медведь, всё ещё рыча, двинулся к нам — я ударил палашом, как копьём, в оскаленную открытую пасть — лезвие скрежетнуло по гортани, медведь, сев на задние лапы, жалобно замычал, передними хва-тая эфес оружия. Кровь несколькими струйками брызгала в стороны.
Сергей — с дагой в руке — оказался с другой стороны зверя. Я увидел, как мотнулася его белобрысый чуб, услышал короткое "хыах!" Медведь заурчал устало и тяжело зава-лился на бок…
…Мы смотрели друг на друга через мохнатую тушу. Не знаю, как у меня, а у Сергея и Вадима глаза были бешеные, нездешние. У Вадима вся правая сторона лица была в кро-ви, волосы свисали лохмотьями, в них что-то чернело, и стоял он боком, перекосившись. По левой ноге у Сергея текла кровь, он локтем прижимал правый бок.
— Девчонки нас убьют, — сказал он и засмеялся.
Мы подошли к голове медведя и обнялись — тесным кружком. Левая рука у меня бо-лела, но почти неощутимо на фоне горящей огнём груди — там боль казалась почти нес-терпимой, но, тем не менее, странное ликование пересиливало и её. Я почувствовал, как улыбаюсь — и это была не вымученная улыбка.
Сергей, сняв руку с моих плеч, коснулся ладонью своего бедра, а потом положил ок-ровавленные пальцы мне на грудь. Я вздрогнул, но, не спуская с него глаз, мазнул себя по груди и положил руку на глубокую рану в левом плече Сергея; рука Вадима коснулась моей груди и бедра Сергея, а мы поочердёно дотронулись до его лица…
— Мы теперь братья, — серьёзно сказал Сергей.
— Смотрите, как бы сожителями не назвали, — заметил Вадим. — Помогите сесть, бра-тцы, а то что-то голове неудобно… на плечах.
Я подумал, что сесть — и правда неплохая идея.
124.
* * *
— Ну шей, что ли, — сказал я и, повернув голову, уставился в пламя костра.
У Вадима была рассечена голова — в трёх местах справа под волосами — сломаны два ребра и сильно ушиблены спина и — пардон — копчик, из-за чего он не мог лежать на спине. У Сергея медведь разорвал в двух местах левое бедро, рванул левое плечо; кроме того, у него тоже оказалось сломано ребро справа и треснула левая ключица. У меня че-рез всю грудь тянулись две параллельные — до рёбер! — раны, было вывихнуто левое запяс-тье и сломана ниже локтя лучевая кость.
Медведя как раз сейчас свежевали, с трудом переворачивая, и Ленка Власенкова сказала, что шкуры вполне хватит на три зимних куртки с капюшонами. Пещера оказа-лась вместительной, хотя и не очень высокий — чуть выше высокого взрослого мужчины — а в её глубине находились ещё два коридора, уводившие куда-то дальше. Их ещё никто толком не исследовал, только глянули, нет ли там зверья.
Но костёр на полу уже горел. Левую руку мне успели заключить в глиняный лубок, и теперь Олька раскладывала на остатках моей футболки аккуратно согнутую иглу, про-кипячённую вместе с нитками. Смотреть на это не хотелось. У меня звенело в ушах.
— Олежка, — ласково сказала Ольга, — будет больно. Я это не очень хорошо умею… Мо-жет быть, пусть мальчики тебя подержат?
— Не надо, — поморщился я. — Шей давай.
— Я подержу за руку, — вызвалась Танюшка. — Просто подержу, — и опустилась рядом на папоротник. — Хочешь?
Это был нечестный вопрос. Я промолчал, и её тонкие, сильные пальцы охватили мою ладонь. Тогда я поднял глаза и поймал её взгляд…
…Было, наверное, очень больно. Но, когда я невольно вздрогнул и стиснул зубы, в Танюшкиных глазах тоже появилась боль, и я заставил себя улыбнуться, сказав ровным голосом:
— Да всё нормально.
Боль и правда — после несокльких обжигающих вспышек, почти непереносимых — сделалась не то что слабее, но какой-то отстранённой. Мне стало смешно — вот средне-вековье! Меня шили швейными нитками, промыв раны вересковым настоем — обхохота-ться… Потом я, кажется, отключился и выплыл из обморока от того, что Танюшка ка-пала мне на щёку слезами. По рёбрам в обе стороны текла кровь, кто-то убирал её чем-то мягким и влажным.