Я проснулся от стремительного ощущения падения — и схватился обеими руками за края кровати, а на самом деле — за широкий сук, на котором лежал верхней частью тела. Говорят, что такое снится, когда во сне растёшь, и я, ещё толком не очнувшись, вроде бы даже вспомнил свой сон.
Но тут же забыл его. Какой тут сон, когда наяву творились вещи почуднее!
Сперва мне показалось, что за деревьями мельтешат светлячки — только какие-то разноцветные и излишне активные. Но это потому, что я ещё до конца не проснулся. В следующий миг до меня дошло, что это на самом деле очень далеко — километров за три-дцать, не меньше! — и никакие это не светлячки.
Трассирующие пули, как в кино про войну — вот что это такое. Только не так Гус-то, как показывают в фильмах; то тут, то там, реденько.
Честно — я обалдел. Так, сидя и остолбенел, даже рот приоткрыл, наблюдая за бес-шумным — расстояние было точно большим — полётом цветных точек. Это могло зна-чить одно — люди тут есть…
…точнее, это ещё значило, что у этих людей имеется оружие посерьёзнее мечей. Неясным оставалось лишь одно: что это за люди. А это-то как раз и было самым важ-ным, если честно.
Стрельба продолжалась совсем недолго. Кроме того, она не могла меня разбудить. Так от чего же я проснулся?
Всё это время я лежал неподвижно, повинуясь какому-то инстинкту, появившему-ся внезапно и очень кстати.
Потом внизу — там, где мы жгли костёр — зашуршал пепел. Хрустнули полусгорев-шие ветви. И уже беззвучно проплыли куда-то в сторону тени.
Раз. Два. Три… Семь. Восемь… Двенадцать.
Страх отпустил меня не сразу, оставив после себя унизительный холодный пот, спазмы в желудке и кислятину во рту. Я не знаю, кого видел, даже очертаний толком не различил. Знаю, что избежал смертельной опасности. Каким-то чудом…
Мне пришлось пересилить себя, чтобы спуститься с дерева — да и то я выждал чуть ли не полчаса, не опасаясь, что усну. Страх не давал… Подсвечивая зажигалкой, всмотрелся в пепел.
Он был истоптан — в нескольких местах отпечатались следы. Не звериные… но и не очень похожие на людские. Какие-то нечёткие, словно оставлявшие их были обуты в бесформенную обувь.
Мне вновь стало страшно, и я, погасив зажигалку, долго не мог влезть на дерево, холодея каждый раз, когда срывалась нога — мне казалось, что вот-вот кто-то вцепит-ся в плечи и поволочёт в темноту. Мне в сознательном возрасте ни разу не доводилось надуть в штаны, но сейчас я был близок к этому и наверх вскарабкался в полнейшем изне-можении, весь дрожа.
Танюшка спала, и я даже разозлился на неё. Но сопение девчонки действовало успо-каивающе; я устроился, скорчившись у неё в ногах, сунул руки под мышки и… сам не заме-тил, как всё-таки уснул.
* * *
— Смотри, Олег.
В голосе Танюшки было потрясение. Надо сказать, я её понимал.
Мы стояли внизу голого каменного откоса. Не помню, чтобы я видел такой в нашем мире в этих местах, да это и не важно. Откос уходил влево и вправо, словно огромный нож вспорол в этом месте лес на несколько километров, вывернув вал перемешанной с га-лькой земли. Конечно, это было не так. Но похоже.
Однако, не этот геоморфологический памятник нас удивил — нам хотелось есть, до
20.
природных ли тут недоразумений? А вот на этом валу — в сотне метров справа от нас — лежал большой серый валун.
И это был не просто валун.
Когда-то чья-то рука придала валуну очертания лежащего человека. Он опирался щекой на кулак левой руки, а правой — придерживал рукоять меча, вытянутого вдоль но-ги. Черты лица были только намечены, но всё же хорошо различалось, что неведомый скульптор изобразил подростка — с правильным лицом, с упавшей на щёку прядью волос.
— Пошли, — я потянул Танька за плечо. — По-моему, мы добрались.
Танюшка стрельнула в меня взглядом — недоверчивым и обрадованным — и я понял, что для неё путь закончился.
А у меня такого чувства не было.
Не было — и всё тут.
Мы подошли к каменной глыбе. Она оказалась в три раза больше человека и, подой-дя вплотную, я увидел, что скульптура старая. Старше надписей, которые мы видели тут.
— Ну вот, Тань, — я вытер лоб и незаметно оперся на камень, пережидая короткий прис-туп головокружения. — Пришли. Что дальше?
Она вновь взглянула на меня:
— Ты не веришь? — тихо спросила она. Я покачал головой. — И с самого начала не верил? — я снова покачал головой. — Но, может, мы просто не сюда попали, может, эта статуя никакого отношения…
— Может быть, — устало прервал её я. — Но я, Тань, не знаю, куда нам ещё идти. Вот мы пришли, сорок миль кончились или вот-вот кончатся. Я не знаю, куда мы должны были придти. И вообще… — я махнул рукой и присел на край камня. Голова не переставала противно кружиться. То ли от голода, то ли давление резко упало — больше года уже не было со мной такой фигни… Наверное, и на лице это как-то отразилось, потому что Та-нюшка посмотрела на меня с испугом и тронула за плечо:
— Ты чего?
— Ничего, ничего, — поспешил успокоить её я и рывком поднялся. — Понимаешь, Тань, для них — ну, для тех, кто надписи оставлял — этот памятник мог что-то значить. А вообще — нечего киснуть. Это место ничем не хуже любого другого.
— Я домой хочу, — губы у Танюшки вдруг поехали, задрожали. — И есть… — она справилась с собой, но отвернулась и начала водить пальцем по камню.
— Есть мы добудем, — я заставил себя собраться. — Обязательно добудем, что ты… И домой выберемся, погоди только, Тань…
Мне очень-очень хотелось зареветь. Оказывается, и я на что-то надеялся. Вопреки всему надеялся… Но реветь не имело смысла, и я решительно взялся за Танькино плечо под ковбойкой:
— Тань, вставай. Пошли. Нам вообще нельзя на одном месте сидеть.
Она не спросила — почему. Вместо этого с надеждой посмотрела на меня:
— А давай вокруг походим немного, а, Олег? Вдруг что-то найдём, а?
— Давай, — согласился я. Без особой надежды, просто для успокоения — даже не своего, а Танюшки…
…Форт мы нашли через десять минут.
* * *
Кто-то сложил башню-шестигранник из мощных каменных глыб, невесть как и ко-гда сюда попавших. Она была не очень высокой — в три моих роста, не больше — но широ-кой. По верхнему краю шли узкие бойницы. Когда-то эту башню ромбом окружал деревян-ный частокол, но большинство здоровенных брёвен перегнили в земле и валялись рядом в беспорядке, остальные накренились, и только одно-два стояли прямо. К башне примыкал приземистый блокгауз. Провалившуюся крышу и накренившиеся внутрь стены покрывал
21.
мох. Никаких следов штурма или хотя бы пожара видно не было, зато над входом — пло-тно сбитой из досок дверью, расположенной на уровне моей головы — был нарисован бе-лой краской идущий лев с поднятой передней лапой, как на гербе. Краска стёрлась и смы-лась, но в неровности камня въелась, и на расстоянии рисунок оставался отчётливым.
— Это английский гербовый лев, — определил я. — Тань, я тебя подсажу, а ты попробуй открыть дверь.
— Угу, — при виде форта она вновь резко оживилась. — Давай.
Я, сцепив руки в замок, подкинул её к двери, и Танюшка ловко вцепилась в какие-то выбоинки. Нетерпеливо вытянула ко мне руку, я перебросил ей открытый нож. Наверху скрипнуло, хрустнуло, посыпалась сырая деревянная труха, и Танюшка соскочила обрат-но. Указала вверх подбородком с гордым видом.
Дверь была открыта — отошла на полметра. В щели проглядывал свет.
— Подсади опять, я посмотрю, — я принял от неё нож и покачал головой:
— Лучше я, мало ли что…
— Я же тебя не подниму, — улыбнулась она. — Давай, Олег.
— Эххх… — я неохотно, но сноровисто подсадил её и приготовился ждать. Но буквально через минуту Танюшка с ошарашенным видом свесилась обратно. Она, кажется, лежала на животе и обеими руками отводила волосы от лица. Глаза у неё были ошалелые: