Выбрать главу

Саня, как и следовало ожидать, спустился со своего насеста когда всё уже было готово. Но вёл он себя так, словно занимался единственно важным делом в то время, как все остальные Ваньку валяли.

— В общем — негров ваших нигде не видно, — заявил он, садясь к огню. — Зато Колька с Валюшкой волокутся, чего-то несут. Минут через двадцать будут здесь.

— Слава коммунистической партии, — выдохнул Игорь. Судя по всему, он и правда беспокоился за сестру.

Наши охотники появились раньше, чем через двадцать минут — усталые куда больше нашего, но довольные. Да и как же иначе — Колька тащил на плечах крупненькую косулю, уже выпотрошенную.

— Дичи — ещё больше, чем на прежнем месте, — восторженно докладывал он, усаживаясь возле огня. — Тут для охотников — рай!

Выяснилось, правда, что косулю убил не он, а как раз Ленка — одной пулей из аркебузы. Как она объяснила — убивать косулю ей было очень жалко, но сильно хотелось есть.

Её слова сопровождались сочувственными репликами. Косулю под шумок освежевали, оттяпали копыта и голову, после чего она перестала вызывать сочувствие и на импровизированном вертеле была водружена над огнём. Затем все расположились у костра и довольно примолкли. Косуля шкворчала, капая жиром. Расставленные у огня котелки (они были у всех — оттуда же, откуда и оружие) побулькивали и пахли малиновыми листьями.

— А всё-таки здорово, ребята, что у нас кое-какие навыки есть, — довольно заметила Ирка Сухоручкина. — Иначе сидели бы мы на грибной диете и слушали, как у нас животы поют.

— Давайте и правда споём, — предложил Сергей, — пока косулька жарится. Чтоб заглушить животы.

Вокруг засмеялись. У нас петь любили не меньше и не больше, чем в любой туристской компании (другое дело, что у нас, в отличие от большинства таковых, имелся свой поэт — Игорёк Басаргин). Вообще это здорово — собравшись вечером у огня рядом с друзьями, ощутить себя действительно единой компанией, где один за всех и все за одного. А лучшего средства, чем песня, для этого нет. Не придумали пока…

Солнце садится за лес на востоке. Небо розовое, как неоновая лампочка. Вокруг холма — уже ночь с её странными звуками и осторожной жизнью, не всегда понятной и временами страшноватой. Но огонь горит, топлива запасено на всю ночь и больше, лица друзей вокруг, вкусные запахи расползаются, утверждая, что и здесь человек — хозяин. А ещё — это странное чувство, которое не передашь словами. Нет — не любовь, а… что-то такое ко всем, кто рядом, из-за чего они становятся самыми близкими в мире.

Даже если не вспоминать, что в этом мире у тебя и правда нет никого ближе…

…Интересно, а те, чья могила — там, у подножья, в сгустившейся темноте — у них тоже были такие вечера?..

… - Как отблеск от заката, Костёр меж сосен пляшет… Ну? Что грустишь, бродяга? А ну-ка — улыбнись! И кто-то очень близкий Тебе тихонько скажет: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Допели… Помолчали… Ленка Черникова со смехом спросила Игоря:

— Басс, ты «Зверя Кикизела» ведь дописал? Окончание прочитай, а?

Все оживились, посыпались просьбы. Игорь не стал ломаться — взмахом руки установил тишину, сделал серьёзное лицо…

… - Сучья жареные трещали И стонали голодные дети: «Ах, как хочется есть, Ванюша!» «Хлеба нет ни куска, Надюша!» Тут подходит к ним Зверь Кикизел. Говорит он им: «Здравствуйте, дети! Что в лесу этом вы потеряли, Среди нечисти дикой и злобной?» «Здравствуй-здравствуй, товарищ Мясо!!!» — Закричали голодные дети — И набросились, и сожрали, Только-только чуть-чуть обжарив… …Вот идут тропинкой волки да лисы. Несут бабке обгорелые кости. Вот идут и дорогой рыдают: «Ой зачем ты гулял по лесу, Кикизел?! Аль не знал, кого в чаще ты встретишь?! Пионерия — наша сила! Пионерия — наша слава! Пионерия — наши дети! Наши лучшие дети на свете!»

— Программа «Взгляд», — оценил Вадим, когда все просмеялись, после чего на редкость гнусным голосом проревел первые строчки из наутилусовской «Хлоп хлоп» — раньше, чем Наташка Крючкова заткнула ему рот.