У неё было весёлое, счастливое лицо человека, который увидел, как исполняется его мечта…
…Ветер закручивал на небе водовороты чёрных, тяжёлых туч.
— Дайте дорогу! — закричал я. Словно в ответ на мой крик, хлынул дождь — ледяной ливень, сразу, обвалом, мгновенно превращая подтаявшую землю в грязь. — Дорогу! Фрэнк! Где ты?!
Кто-то шарахнулся с моей дороги сам, кого-то я отшвырнул за плечо, расчищая себе дорогу — даже не понял, кого, но впереди оказалось открытое место, лежащие трупы и — шагах в десяти — ощетинившаяся оружием группка людей.
Земля вскипала от дождя.
— Фрэнк, — я сплюнул густую слюну боевого осатанения. — Идти сюда, Фрэнк. Ну? Я жду.
В глубине кучки кто-то лающе рассмеялся. Озлобленно дышащие ребята раздались, и вперёд — плечом, словно протискиваясь в узкую щель — вышел рослый светло-русый парень в широкой кожаной броне, похожей на плащ с нашитыми роговыми бляхами. В правой руке у него был палаш, в левой — остриём к себе — большой, чуть изогнутый охотничий нож. С обеих лезвий стекала размытая дождём кровь, и Фрэнк мерил меня оценивающим холодным взглядом. Наверное, и мой взгляд был таким же…
— Олег! — словно выплюнул он моё имя, и его взгляд из холодного стал яростным и непримиримым. Я понимал — сейчас он видит во мне человека, разрушившего его привычный, надёжный, устоявшийся мир. И улыбнулся в ответ, потому что меня радовала мысль об этом разрушении. Мир Фрэнка того стоил. Очевидно, именно эта моя улыбка и стала последней каплей. Цедя непонятные ругательства, Фрэнк пошёл ко мне по раскисшей земле.
Убивать пошёл. Видно было по походке, по хвату оружия, по лицу. Я ждал, стоя на месте, сдувал с губ воду и разминал пальцы на рукояти палаша. Дождь, казалось, ещё усилился.
В двух шагах от меня Фрэнк прыгнул вперёд — напористо, молча. От палашей, столкнувшихся над головами, брызнул сноп бледных искр. Мы отшатнулись; следующий удар нанёс я, такой же яростный — и вновь шарахнули искры. Мой удар дагой Фрэнк отбил ножом у своего живота, но я ударил его ногой в колено и попал — американец с хриплым рычанием отшатнулся, но тут же вновь нанёс удар, а за ним — ещё палашом и ножом в бок. Я отбивал удары и удачно ушёл от пинка в бедро.
Дождь хлестал нас, хлестал кипящую землю, хлестал застывших ребят — наши и врагов, стоящих на ногах и неподвижно лежащих в грязи.
— Убью, сволочь… — прохрипел Фрэнк, рубя сплеча. Я нырнул под удар, врезал ему ногой в грудь ударом из саватта, но американец ловко ушёл, подбил пинком вторую мою ногу, и я полетел в грязь.
Через долю секунды он уже навис надо мной. Я видел — как-то одновременно — безумные, почерневшие глаза и палаш в руке с задравшимся широким рукавом брони. Я сжался в комок, перекатываясь под ударами, потом обеими ногами пнул Фрэнка в пах и, когда он согнулся, добавил ногой в лицо, опрокидывая его наземь. Он упал неудачно (для себя) — крестом разбросав руки, и я, навалившись сверху, потерял секунду, пытаясь заколоть его палашом. Фрэнк ревел, я отвечал ему тем же рычанием и бил уже дагой, но не попадал, а потом — получил страшный удар в левую скулу и кувырком полетел в сторону. Не потерял сознания, но сразу встать не смог — правда, Фрэнк тоже не вскочил, одним из ударов я глубоко приколол его плащ-панцирь к земле, моя дага так и осталась торчать в поле. Я нашарил палаш; мы одновременно поднялись на колено и вразмах несколько раз скрестили палаши. Нож Фрэнк тоже выронил и, когда он потянулся за ним, я вскочил и с размаху ударил американца ногой в лицо, но Фрэнк подставил плечо, ловко перекатился и вскочил, выставив уже обе вооружённых руки. Левый глаз, кажется, у меня заплывал… Волосы Фрэнка почернели, с них текла жидкая грязь. Я опомниться не успел, а он прыгнул вперёд, как большая страшная кошка. Отвратительно скрипнул его палаш, остановленный моим где-то над нашими головами, ударом кулака в краге прямо по ножу я вновь вышиб его у врага, но пальцы Фрэнка жуткими клещами впились мне в горло через жёсткий ворот бригантины. Я вцепился в запястье врага свободной рукой, краешком сознания отмечая, что хриплю. Сил оторвать руку Фрэнка от горла не было, и по его оскалу я понимал — ещё сколько-то мучительных вдохов, и он выдерет мне горло вместе с куском ворота.
— Задушу, сломаю… — прорычал он мне в лицо, — молись, русская сволочь…
Страх, который я испытал в тот миг, был страхом не перед болью, которая меня ждала, а перед поражением. Несколько раз вслепую я бешено ударил коленом, но попадал в полы этой чёртовой брони. Дышать становилось всё труднее, я краем сознания отметил, что у меня широко открылся рот, и из него сам собой вылезает язык, а глаза распирает изнутри…