— А ты что, недоволен, морда американская? — уточнил Игорь.
— Да нет, что ты! — махнул рукой Юджин.
— Маль-чиш-ки-и-и-и!!! — заголосила за скалами Ленка Власенкова. — Идите обеда-а-а-а-ать!!!
— Твоя надрывается, — толкнул Олега ногой Димка.
— Заботится, «надрывается». — ответил пинком тот. — Пошли, что ли?
— Выходим когда, завтра?..
— Ты моих штанов не видел?.. А, я на них сижу…
— А неплохо мы вас раскатали…
— Сегодня… Олег, слышь, вечером покажи мне тот прыжок…
— Щиколотка болит. Босиком играем, а кто-то так въехал…
— Я второй день точилку найти не могу…
— У меня чего-то мышцы на спине болят…
— А ты попроси Линде, массаж пусть сделает…
— Смотрите, смотрите, Раде у нас чего-то возбудился…
— Это он на тебя, Анри…
— Да пошли вы все…
— Интересно, что на обед?..
Я шёл вместе со всеми, перебрасывался вполне глупыми репликами — и мне было хорошо.
Очень хорошо.
Танюшкин голос серебристо вплетался в ночь, чем-то похожий на звёздный свет. Все вокруг притихли, даже дыхание затаили, хотя никто, наверное, не взялся бы объяснить, зачем Танюшка начала петь эту старинную свадебную песню…
я ощущал песню, как оцепенение, в котором нельзя не слушать — и не сводил глаз с искр костра, переливающихся в волосах Танюшки, с пламени, танцующего в её глазах…
Танюшка жестом, который, кажется, не осознавала сама, запустила пальцы в волосы на висках, чуть запрокинула голову…
Она отпустила волосы, скрестила руки на коленях и, уронив на них голову, ни на кого не смотрела. Я приобнял её и привалил к себе, ощущая, как Таньку трясёт мелкой нервной дрожью. Сергей негромко попросил Игоря:
— Давай, Басс… «То не вечер…»
— Подпойте, — предложил Игорь, тут же начав:
И разные голоса дружно подхватили старую казачью песню…
— Пропадёт твоя буйна голова, — заметил Йенс явно в мой адрес. Я пожал плечами:
— Когда-нибудь — да.
Я сказал это спокойно. Но внутренне меня вдруг сотрясла нервная дрожь, потому что мысленным взором я увидел свои останки — не труп, нет, труп свой я представлял много раз и никогда особо не боялся, как бы реалистично не выглядела в моём воображении эта картина. Я представил себе череп. В чьей-то руке, как череп Йорика в руке Гамлета. Когда я прочитал эту вещь, мне было тринадцать, и я долго мучился теми же мыслями, что и принц — не страхом смерти, а именно недоумением… Кто-то найдёт мой, мой череп, как я сам много раз находил чужие останки. И ему трудно будет представить, что в этом был мозг, и кость скрывалась под плотью и кожей, и это зеленоглазая девчонка называла красивым… а в пустых глазницах жили зоркие глаза… Меня пугала не мысль, о смерти, а именно вот эта картина, нарисованная воображением. Мой череп, лежащий где-нибудь в лесной траве — год, десять лет… Век.
— Ты чего дрожишь, Олег? — спросила Танюшка. Она сама уже успокоилась. Я поцеловал её в висок:
— Ничего. Всё нормально… Утром выходим! — громко, для всех, сказал я.