— Красивая, — сожалеюще сказала Линде и вдруг хлюпнула носом.
— Её надо похоронить, — угрюмо добавил Фергюс. — Интересно, откуда она?
— Её могло нести сотни километров, — сказал Андрей.
Мы похоронили девчонку на том самом холме, где стояли и водрузили на могилу подходящую плиту местного известняка, на которой выбили сакраментальное: «Неизвестная. Приблизительно 14 лет,» — и такую же приблизительную дату.
И пошли дальше мимо туш животных, рассеянных в измятой, забрызганной кровью траве.
Мы успели отойти километра на полтора, а дозор — и того больше. И я немного удивился, увидев, что ребята остановились, а Раде бегом несётся ко мне.
— Что случилось?! — крикнул я. Раде, ещё не добежав, замахал рукой:
— Страусы!
— Чего?! — изумился я.
— Страусы! — Раде подбежал вплотную. — Честное слово, настоящие страусы! Вот такие! — он махнул рукой, подпрыгнув на месте, выше головы. — Штук пять, чешут нам навстречу! — македонец откинул со лба волосы, выбившиеся из-под повязки. — Вон, смотри!
Я посмотрел. Оставшиеся трое дозорных спинами вперёд отступали в нашу сторону. А на них, ритмично покачиваясь и выкидывая голенастые ноги, надвигались, расставив для устойчивости обрубочки крыльев, пять… страусов? Да, похожи… только у страусов не бывает таких мощных, тяжёлых клювов… Где-то я видел таких птиц. Где-то видел…
— Диатримы, чёрт побери! — закричал Андорей. — Это же диатримы!
Конечно! Я похолодел. Птицы-хищники, нелетающие, но невероятно быстрые… Мы же все про них читали в «Палеонтологии в картинках!» …
— Сюда! Все сюда, скорей, бегом, в круг! — крикнул я и, на бегу выхватывая наган, бросился навстречу наконец-то догадавшимся побежать ребятам.
— Оле-е-ег!!! — истошно закричала Танюшка.
— Держите её! — бросил я через плечо. Пробежав полпути, обнаружил, что рядом со мной несётся Фергюс, заряжавший на бегу аркебузу.
— Назад… — прохрипел я. Ирландец сплюнул, коротко усмехнулся, а я отметил, что нас догоняет ещё и Димка, не нашедший в себе сил бросить товарища. Остальные, слава богу, образовали плотный круг с девчонками внутри.
Мимо нас проскочил Анри, крутнулся на пятках, встал рядом, побежал с нами. Ян помогал Видову, который, кажется, подвернул ногу. Мы прикрыли их, я скомандовал:
— Бегите к нашим, дальше!
Аркебуза Фергюса коротко щёлкнула. Бежавшая передней огромная птица остановилась и с гневным клекотанием затанцевала на месте. Фергюс ошалело выругался по-ирландски — его пуля отскочила от перьев!
Я мгновенно оценил обстановку.
— Назад, к нашим! — приказал я.
— А ты?! — Анри сжимал в руке палаш. — Ты как же?!
— У меня револьвер…
— Да от них пули… — начал Фергюс, но я зарычал:
— Убирайтесь! — и, встав на колено, принял изготовку для стрельбы.
Передняя птица неслась, откидывая голову назад для удара. Полсотни метров… сорок… тридцать… Тах! Тах! Тах, тах, тах!
Всё-таки револьверные пули — не аркебузные, да и целил я в голову — диатрима рухнула, её клёкот захлебнулся, огромные оранжевые лапы вырывали клочья травы с дёрном. Я прицелился в другую — трах, трах!.. щёлк!
Диатрима мотала головой, приплясывая то на одной, то на другой ноге — я, кажется, выбил ей глаз. Но три её соратницы обогнули раненую с обеих сторон.
И неслись на меня.
Я открыл шторку барабана, начал выбивать гильзы. Говорят, у западных револьверов экстракция одновременная — барабан откинул в сторону, а гильзы сами из него выпрыгивают…
Всё.
Жёлтый клюв — секирой — навис надо мной.
И обрушился…
…на подставленную аркебузу Фергюса.
Второй удар пришёлся ему в левое плечо… И я услышал, как он, падая, бросил мне залившимся кровью ртом:
— За что я тебя люблю, русский — с тобой всегда весело!
Он дал мне две секунды. И на третьей я влепил три пули, которые успел вставить в барабан, в близкий и бессмысленный птичий глаз.
…Двух уцелевших и одну раненую диатриму ребята разнесли в клочья. Юджину разодрали правое плечо, Йенсу — правое бедро, но больших потерь не было.
Вот только Фергюс умер на руках у Димки буквально через минуту после того страшного удара, сломавшего ему плечо и разорвавшего артерию на шее.
— Мне бы только чтоб жизни
Смерть моя пригодилась…
— тихо сказал Йенс, кладя мне руку на плечо. Димка тихо, безутешно плакал над телом друга, стоя рядом с ним на коленях. Остальные молчали.