Я не заметил, когда болотистая почва под моими ногами сменилась чем-то твёрдым. Вокруг по-прежнему плавал туман, но я обратил внимание, что больше нет кустов, не шуршит по сапогам трава — и только после этого внимательно посмотрел под ноги.
Там был асфальт. Самый обычный, чуть выбитый асфальт, из которого тут и там торчала разноцветная щебёнка. Я ходил по такому четырнадцать лет — много лет назад.
И отвык от его вида.
— Фокусы, — сказал я тихо, и мой голос утонул в тумане. Я присел на колено и потрогал асфальт. Он был прохладный, шершавый и влажный. Он был настоящий, и под пальцы мне попалось стекло, о которое я чуть не порезался. — Фокусы, — повторил я, распрямляясь.
Я научился — давным-давно научился! — настороженно, но в то же время спокойно относиться к непонятным и неожиданным вещам. Если есть асфальт — значит, есть асфальт, и мы по нему пойдём. Куда? А вот там и увидим. В конце-то концов, не зря же меня сюда притащило?
Туман вроде бы стал даже плотней. Но за его колеблющимися стенами мне чудились какие-то конструкции. Не деревья, нет. Что-то очень знакомое, но забытое. Такое же, как асфальт под моими сапогами.
Я свернул влево. И через пять шагов споткнулся о бордюр тротуара, а передо мною выросла стена панельного многоэтажного дома. Туман влагой оседал на стекле окна над моей головой.
Сквозь зубы втянув сырой воздух, я сделал ещё шаг и дотронулся до стены. Повёл по ней рукой, и так, чертя пальцами по краске, пошёл дальше. На углу висел номер — чёрные угловатые цифры на белом:
44
Тут же была табличка, но просто белая, без названия.
Я пошёл дальше. Задел рукоятью палаша об угол, рассеянно посмотрел на оружие, подумал и свернул за угол.
Это был парк. Слева и справа тянулась чугунная кованая ограда — витки металла сплетались в растительное кружево. Листва на деревьях казалась серой, за нею видны были тоже какие-то дома. Справа я увидел качели и скамейки. Качели почему-то раскачивались — бесшумно и плавно. Рядом со скамейкой лежал мяч: малиновый с синей полосой, надвое разделённой белой.
У меня был такой.
Странно. Какое-то спокойствие опустилось на меня, словно плащ, и я неспешно шёл дальше по асфальтированной дорожке, пока вновь не оказался на развилке и, бросив взгляд вправо, неожиданно увидел, что эта улица чиста от тумана. Шагах в тридцати от меня была открытая дверь, дальше — стеклянная витрина, расписанная почему-то снежинками. Наискось через неё шла надпись:
К А Ф Е
Без названия, просто кафе. По-русски, я это понял уже после того, как прочитал надпись. Рядом с дверью стояла урна из серого чугуна, знакомая, вазой. Я подошёл, заглянул — она была пуста, только на самом дне лежала монетка — пять копеек.
У меня возникло подозрение, что я сплю. Я сунул руку в урну, достал монету. Да, пять копеек 1981-го года. Я уронил её обратно — медь глухо щёлкнула о чугун.
Вход в кафе был завешен длинными низками пластмассовых колечек, они сухо застучали, когда я их раздвинул, входя внутрь. Снова повеяло чем-то знакомым — то ли «Севером», то ли «Молодёжным» [12]… Слева в глубине — стойка, за ней полки, пустые. Дверь и окошко раздачи на кухне были закрыты, дюжина столов с тонконогими стульями — пуста…
Нет. В дальнем углу, у самого окна, где я всегда любил садиться в кафе, на столе дымились чашки и тарелки.
— Эй, — окликнул я, прислушавшись. Нет, было тихо. Я пожал плечами, подошёл к столику. Из синего стаканчика торчали белые уголки салфеток. В держателе с колечком стояли чашечки с перцем, солью и горчицей. На тарелке лежали четыре куска чёрного хлеба — мягкого даже на вид. В тарелке был бульон с несколькими пельменями, зеленью и вроде бы сметаной, в другой — сочные, поджаренные кусочки шашлыка с жареной картошкой и луком. На блюдечке стояла кружка — именно кружка — с чаем и лежало пирожное. Эклер.
12
Названия культовых в среде кирсановских подростков второй половины 80-х годов XX века кафе.