Но вернемся к моему дню. С восьми утра мы начинали работать. Обедали в сугробе рядом с путями, потом снова работа, заканчивали в пять часов вечера. Поскольку ветка была федеральной, поезда курсировали здесь часто, то есть пять-шесть раз в час мы бросали инструмент и отходили от рельсов метра на два. Мимо пролетал поезд. Поначалу это завораживало, пугало, но довольно быстро стало привычным. В 18:00 я садился на электричку в Сарапул, где-то в 19:00–19:30 был дома. Затем помыться, поесть и лечь спать, чтобы ровно в четыре утра опять проснуться. В таком режиме я выдержал всего год, но, несмотря на это, все это время регулярно продолжал писать — видимо, это была отдушина в условиях постоянной усталости и беспросветного будущего…
Удивительный праздник. Тихо, торжественно, покойно. Любимая серая погода, и теплый пылеобразный дождь облепляет всех собравшихся. Посеревшая от тумана трава не шевелится под ветром, его нет. Шуршание осторожно ступающих ног. Негромкие перешептывания. Все серое, и только гости уже не выглядят размытыми белесыми пятнами, но в своих черных одеждах имеют необычайно резкие очертания. Но лиц нет все равно. Пожалуй, в этот знаменательный день уместны как раз только эти цвета: черный, серый и белый с легким синеватым отливом. Будь я художником, я нарисовал бы этот пейзаж именно этими цветами — они как нельзя лучше передают торжественность события. Замечтавшись, созерцая, совершенно забыл о гостях. Их немного, все знакомы, все одинаково величаво угрюмы. Шепчутся, неловко ведут беседу. Молчат. У кого-то по серой маске течет вода. Кто-то просто побелел и не может стоять. Волнительное событие никого не оставило равнодушным. Однако по неясному сигналу все приходит в движение. Хаотичное блуждание пришедших выстраивает их в короткую очередь. Каждый с коротким торжественным словом и пригоршней земли подходит к открытой могиле с закрытым гробом. И пусть под крышкой я слышу лишь стук мелких камушков и приглушенные голоса, однако окружающий покой просочился ко мне через неплотно сбитые доски каплями моросящего дождя. Хорошо, что никто не увидел, как покойное лицо неожиданно расплылось в жутковатом оскале, на который только и способен был я при жизни. Первая тяжелая пригоршня земли упала сверху, за ней сразу следующая. Частые удары становились тем глуше, чем толще слой земли покрывал мой саркофаг, тем теплее становилось. Великая Тьма. Какое же блаженство, оказывается, ощущать тепло и покой. Уже не слышно стука земли. Не слышно усердно работающих лопат. Тихо, тепло, покойно и незыблемо. Два удара в районе груди нарушили тишину саркофага.
Бывает такое, что, когда чего-то очень долго ждешь, оно приходит и… ничего. В голове сто раз промотаны все чувства, переживания, сомнения. Ожидаемое событие оказывается уже пережитым. В этот раз получилось что-то похожее.
В тесном гробу грудной клетки стучало усталое сердце. В тесном деревянном гробу мертвый открыл глаза. И не было в этом ничего сверхъестественного, ведь каждого из нас порой мучает бессонница. Особенно при большой усталости очень трудно бывает уснуть. Как и при жизни. Пустыми глазами смотрел в пустую темноту. Все было так обычно, что неожиданно захотелось проверить будильник на телефоне. Но, вовремя спохватившись, не дал мыслям разбудить еще и мозг. Поэтому лежал неподвижно. Не слушая сердце, слушал тишину, которая может быть только здесь. Ощущения были похожими на те далекие, детские, когда ложишься вечером спать, а внутри спокойно и тихо, потому что наступили каникулы и завтра никуда не надо, и целую неделю свободен.
Незаметно для себя, воспоминаниями и прочим, пробудил мозг. Сон совершенно слетел. Руки сами собой скрестились на груди и обняли плечи. Так гораздо проще уходить в вечность. Этому я научился у мумий, о которых читал в книгах. Их бальзамировали в такой же позе.
Все движется по кругу. Так и мысли мои вернулись сейчас ко мне — те, что были когда-то, когда в своей пустой, серой комнате я лежал на полу и вглядывался в милое лицо Луны. Только тогда все было гораздо страшнее. В нынешнем моем предзакатном состоянии меня совершенно не страшило одиночество, мне не надо бояться наступления утра, нелюбимые дела и маски не беспокоят меня. Но тогда было страшно. Одиноко, холодно и безумно тоскливо. Помню, как молился в Пустоту о том, чтобы не проснуться. Скольких сил и терпения стоило натренировать себя не видеть ночами полные безумия сны. Выключать себя на ночь в безмятежное забвение, очень похожее на Смерть. Сколько всего передумано в эти часы перед сном. Сотни страхов, бредовых видений — все это было. Теперь всего этого нет. И осознание этого действовало лучше любого снотворного.